Рыжеволосая Женщина

Мы часто видели падавшие звезды. Махмуд-уста считал, что каждая звезда – это чья-то жизнь. Всемогущий Аллах сотворил летние ночи такими звездными, чтобы было понятно, сколько в мире живет людей, сколько в нем жизней. Поэтому, когда падала очередная звезда, Махмуд-уста иногда начинал грустить, словно бы в самом деле стал свидетелем чьей-то смерти, молился, а увидев, что я отвлекся, сердился, и тут же принимался рассказывать очередную историю. Должен ли я был верить всему, что он рассказывает, чтобы он не сердился на меня? Когда много лет спустя я окончательно осознал, что истории, рассказанные мне Махмудом-устой, твердо определили направление моей жизни, я прочел много книг, чтобы найти их источники.

Б'oльшая часть историй была позаимствована мастером из Корана. Например, притча о том, как шайтан заставлял людей рисовать портреты их покойных родственников, а затем советовал смотреть на эти портреты – чтобы живые в конце концов сделали себе из умерших близких идолов и сбились с пути истинной веры. Махмуд-уста признавался, что слышал подобные истории то ли от какого-то дервиша, то ли где-то в кофейне, но рассказывал так, будто пережил их сам.

Однажды он поведал, как забрался в колодец пятисотлетней давности, сохранившийся со времен Византии. На дне этого колодца, который все считали населенным джиннами, на самом деле скопился углекислый газ. Махмуд-уста, прежде чем спуститься, поджег развернутую, словно крылья голубя, газету и бросил ее вниз. Медленно падавшая газета на дне колодца погасла, так как там не осталось воздуха. Я поправил мастера, сказав, что не воздуха, а кислорода там не осталось. Тот не обратил никакого внимания на мою дерзость и рассказал, что стены византийских колодцев сделаны точно так же, как у османских – наполовину из кирпича, наполовину из камней, с пауками и змеями, и использовалась в них штукатурка по хорасанскому рецепту, а до Республики и до Ататюрка все старые колодезных дел мастера в Стамбуле были армянами.

Иногда он с грустью вспоминал, что в семидесятые годы, когда дела шли очень хорошо, он рыл много колодцев в кварталах гедже-конду, на окраине стамбульских районов Сарыйер, Бююк-дере и Тарабья. У него было много подмастерьев, иногда он копал одновременно два-три колодца. В те годы все переселялись из Анатолии в Стамбул и строили лачуги на холмах над Босфором – там не было ни воды, ни электричества. Три-четыре соседа скидывались и звали Махмуда-усту рыть колодец. В те времена у Махмуда-усты была собственная щегольская тележка, расписанная цветами и фруктами, а сам он, как большой хозяин, который зорко следит за тем, как идет дело, в которое он вложил деньги, иногда за день объезжал с проверкой три колодца в трех разных районах, в каждый спускался, проверяя работу подмастерья, и убедившись, что может доверять ему, спешил в следующий район.

– Если ты не доверяешь собственному подмастерью, то ты не сможешь быть мастером, – говорил он. – Мастер должен быть уверен, что парень наверху делает все правильно. Тот мастер, который доверяет своему подмастерью как собственному сыну, преуспевает. Как ты думаешь, кто был моим мастером?

– Кто? – спрашивал я, хотя прекрасно знал ответ.

Махмуд-уста знал, что ответ мне известен, поскольку много раз говорил мне об этом, но все равно наставительно повторял:

– Моим мастером был мой отец. Ты тоже будешь хорошим подмастерьем, будешь мне как сын.

Махмуд-уста считал, что отношения мастера и подмастерья похожи на отношения отца с сыном. Каждый мастер должен любить своего ученика как отец, беречь и учить его. В ответ на это ученик должен хорошенько узнать дело своего мастера, слушать его советы и проявлять покорность. Если между мастером и учеником появится неприязнь, то для обоих это кончится плохо, и дело останется недоделанным. Я был из хорошей семьи, поэтому мастер за меня не беспокоился; он не ожидал от меня неуважения или непослушания.

Махмуд-уста родился в городке Сушехри, что под Сивасом. Когда ему было десять лет, отец с матерью перебрались в Стамбул. Детство его прошло на окраинах Бююк-дере, в лачуге, которую они сами построили. Мастеру нравилось говорить, что семья его была бедной. Его отец работал садовником на последних ялы[8] Бююк-дере, колодцы рыть научился уже немолодым. Решив, что это дело принесет доход, продал домашний скот, а сына Махмуда взял помощником. До окончания лицея Махмуд-уста помогал отцу, а после армии, в семидесятые годы, когда в садах и в кварталах бедняков рыли больше всего колодцев, купил себе повозку с лошадью и после смерти отца продолжил его дело. За двадцать лет он вырыл больше ста пятидесяти колодцев. Ему было сорок три года, как моему отцу, но он никогда не был женат.