Рыжие братья

Лодка замедлила ход и пристала к берегу. Дориа накинул мостки и помог миссис Пендин и Брендону выйти из лодки. Маленькая бухта была закрыта со всех сторон скалами и, казалось, не имела выхода. Но Дженни, быстро пройдя вперед, привела Брендона к высеченным в скалах ступеням. Поднявшись вслед за ней на порядочную высоту, — Марк насчитал двести ступеней, — сыщик очутился на ровной, усыпанной морским песком террасе, шириной пятьдесят-шестьдесят шагов. По обеим сторонам стояли и глядели в море две старинных медных пушки; посреди была разбита клумба, окруженная аккуратным забориком из морских раковин.

— Кто другой, кроме моряка, мог бы поселиться в таком месте? — произнес Брендон.

Человек средних лет приблизился к ним, держа под рукой подзорную трубу. Бендиго Редмэйнес был плотно сложен, широк в плечах и, действительно, походил на обветренного штормами морского волка. Он снял шляпу и открыл коротко остриженные, густые и щетинистые ярко-рыжие волосы, чуть светлее, чем его рыжая борода, и подернутые сединой бакенбарды; верхняя губа была выбрита и углы рта свисали вниз; из-под лохматых рыжих бровей мрачно глядели темные глаза.

Брендону он не понравился.

— Ага, приехали, — произнес моряк, пожимая руку.

— Есть новости?

— Никаких, мистер Редмэйнес.

— Ишь ты! Подумать, что Скотланд-Ярд не может до сих пор поймать несчастного сумасшедшего.

— Вы должны были бы нам помочь, — сухо возразил Брендон, — правда, что вы получили письмо от брата?

— Получил. Я сохранил его для вас.

— Вы потеряли два дня.

Бендиго Редмэйнес проворчал что-то сквозь зубы.

— Идем, я вам покажу письмо. Будь я проклят, если я что-нибудь понимаю. Но одно ясно: брат написал письмо и послал его из Плимута; и если он сделал то, что хотел сделать, то вряд ли вы его теперь найдете.

Он обернулся к племяннице.

— Через полчаса будет чай, Дженни. А пока я проведу мистера Брендона в мою круглую комнату.

Миссис Пендин скрылась внутри дома, и Марк последовал за рыжим моряком.

Большая, круглая комната выходила широкими окнами на море и вся была заставлена диковинными предметами, привезенными моряком из своих путешествий.

— Мой наблюдательный пункт, — объяснил Редмэйнес, — отсюда в подзорную трубу я наблюдаю за морем. А там, в углу, моя койка. Я иногда здесь ночую.

— Настоящая капитанская каюта, — сказал Брендон. Замечание понравилось Бендиго; он улыбнулся.

— Да… А когда дует ветер, то кажется, что даже качает, ей-богу.

Он подошел к высокому шкафу в углу, вынул из него деревянную шкатулку и достал письмо.

Брендон опустился на стул у открытого окна и медленно прочел. Письмо было написано крупным, размашистым почерком, и строки ползли слева направо, оставляя с левой стороны пустой белый угол:

«Дорогой Бен.

Кончено. Я покончил с Майкелем Пендином и сунул его туда, где его найдут только в день Страшного Суда. Что-то подняло мою руку; но теперь жалею, что это сделал, — не его жалею, а себя. Сегодня ночью уезжаю во Францию. Если будет можно, сообщу свой адрес. Береги Дженни, — слава Богу, что она избавилась от этого негодяя. Когда дело утихнет, я, вероятно, вернусь. Скажи Альберту и Флоре.

Твой Р. Р.»

Брендон осмотрел бумагу и конверт.

— У вас нет других его писем… какого-нибудь другого письма, чтобы я мог сравнить? — спросил он.

— Есть, — ответил Редмэйнес и вынул из шкатулки еще одно письмо.

Роберт Редмэйнес писал о своей помолвке, и почерк был совершенно тот же.

— Каково же ваше мнение, мистер Редмэйнес?

— Я думаю, он сделал, как пишет. В это время года в порту стоят десятки испанских и британских шхун, груженных луком. За деньги они отвезут Боба хоть к черту на кулички. А на борту он может чувствовать себя, как у Христа за пазухой, пока его не высадят на берег. Я думаю, его доставят в Сен-Мало или в какой-нибудь другой небольшой порт на Британском берегу.

— И пока его не посадят в сумасшедший дом, мы ничего о нем не услышим.

— Почему его должны сажать в сумасшедший дом? — удивился Бендиго.

— Понятно, он был сумасшедшим, когда убивал неповинного человека, потому что здравомыслящий человек на это не способен, — но теперь, я уверен, разум вернулся к нему. Если вы его завтра арестуете, вы увидите, что он так же здоров, как вы сами. В нем постоянно была ненависть к Майкелю Пендину за то, что тот словчил и не пошел на войну, и это, по-видимому, помутило его разум. Я сам не любил этого типа и пришел в ярость, когда узнал, что моя племянница выходила за него замуж; но мои чувства не помутили моего рассудка, и я рад был узнать, что Пендин оказался честным человеком и хорошим работником во время войны.

Брендон задумался.