— Очень рад видеть вас, мистер Брендон, — он крепко пожал ему руку. Очень рад познакомиться с вами, прежде чем покинуть Лондон; я много слышал о вас во время войны, и недавно мне писал о вас один из моих друзей. Вы, вероятно, тоже должны меня знать.
— Нет человека моей профессии, который не слышал бы о вас, мистер Ганс. Я очень счастлив лично узнать вас, но не думайте, что я пришел к вам из праздного тщеславия и любопытства. Сегодня утром я получил письмо из Италии, касающееся вас.
— Из Италии? Я собираюсь осенью съездить туда.
— Об этом как раз мне пишут, и, мне кажется, вам придется ускорить вашу поездку.
Старик вынул из кармана жилета золотую табакерку, вложил щепотку табака в нос и чихнул.
— Терпеть не могу менять своих планов, — ответил он, поморщившись не то от табака, не то от слов Брендона. — В Италии есть только один человек, ради которого я мог бы поступиться своими правилами; но он ждет меня в сентябре, а теперь июнь.
— Письмо, которое я получил, написано племянницей этого человека, мистер Ганс, — сказал Марк и протянул ему конверт.
Ганс медленно прочел, помолчал и снова прочел письмо. Марк, куря папиросу, следил за ним углом глаза.
Наконец американец заговорил:
— А вы? Вы можете ехать?
— Да. Я уже докладывал моему начальству и получил разрешение. Мне дали отпуск, и, вместо того, чтобы ехать в Шотландию, я еду в Италию.
— Хорошо. Дело это мне знакомо. Альберт Редмэйнес прошлой зимой подробно писал мне.
— Вы поедете?
— Раз Альберт зовет меня, я должен ехать, мой мальчик.
— Вы будете готовы к отъезду через неделю?
— Через неделю? Сегодня ночью, мой мальчик.
— Сегодня ночью! Вы думаете, Редмэйнесу грозит опасность?
— А вы не думаете?
— Он предупрежден и принял меры предосторожности.
— Брендон, — сказал американец, — пойдите узнайте, когда отходит пароход из Дувра или Фокстона. Завтра утром мы поймаем в Париже миланский экспресс и на следующий день будем в Комо. Я думаю, мы успеем. Но телеграфируйте этой даме, что мы приедем через неделю. Вы поняли меня?
— Вы хотите приехать туда раньше, чем нас ждут?
— Совершенно верно.
— Вы, значит, думаете, что Альберт Редмэйнес в опасности?
— Не думаю, а знаю. Впрочем, так как события только начались, и он принял некоторые меры, у нас, вероятно, есть несколько дней. И мы приедем вовремя.
Он снова вынул табакерку и чихнул, закрыв лицо «Таймс».
— Хотите позавтракать со мной здесь в два часа?
— С удовольствием, мистер Ганс. Значит, я жду вас в два. И телеграфируйте, что мы надеемся приехать к ним через неделю.
Несколько часов спустя они снова встретились, и Брендон сообщил, что поезд в Дувр отходит из Лондона в 11 часов вечера, а миланский экспресс покидает Париж в половине седьмого утра.
— К вечеру следующего дня мы будем на озерах.
— Превосходно!
Сыщики вкусно позавтракали, оживленно беседуя и делясь воспоминаниями из прошлого.
После завтрака оба перешли в курительную, Ганс заказал кофе, сделал понюшку табаку и попросил Марка выслушать его внимательно.
— Мы собираемся вместе заняться этим делом, и я хочу, чтобы оно было нам ясно, — начал он. — Удастся ли оно нам, я, конечно, не могу ручаться, но в случае удачи заслуга будет принадлежать вам. Мы сейчас подробно рассмотрим то, что нам известно. Но прежде всего рассмотрим роль мистера Брендона в этом деле, если вам не скучно поговорить об этом человеке.
Брендон рассмеялся.
— Он покажет себя в этом деле с плохой стороны, мистер Ганс.
— Да, — добродушно согласился Питер, — с очень плохой. И его неудача озадачила не только самого мистера Брендона, но и его начальство. Поэтому, давайте сначала поговорим о нем, а потом уже о самом деле.
Американец налил кофе, опрокинул в него рюмку коньяка, выпил, удобно уселся в кресле, засунул руки в карманы и уставился на Марка неморгающим, пристальным взглядом.
— Ваша неудача заинтересовала меня гораздо больше всех подробностей дела. Помните, что дело мне известно в мелочах, и я говорю не с ветра, а после долгих размышлений. Посмотрим, как и почему вы оскандалились, и сделаем из этого выводы. Прежде всего, проверим вашу версию.
— Она составлена из неопровержимых фактов, — с легкой досадой возразил Брендон. — Я мог ошибиться в заключениях, но опирался на железные факты. Складывая два и один, я получал три, и так шел дальше.
— Очень плохо. Вы должны были знать, что иногда два и один делают не три, а двадцать один, двенадцать, половину, сорок пять. Вы слишком спешили с заключениями. У вас в руках были факты, но, во-первых, не все факты, а во-вторых, то, что вы считали «железными фактами», могло совсем не быть фактами.
— Не понимаю.
— Навязанными вам представлениями.
— Это надо доказать, Ганс.