Рыжие псы войны

Дайрут вращал перед собой отцовским мечом и собственной саблей, но его противник умудрялся уклоняться или принимать удары по касательной — и идти вперед, не обращая внимания на раны.

Он был сильнее, быстрее и при этом — неуязвим.

Имур с нескольких шагов всаживал в спину чудовищу топоры и ножи, Коренмай орал и тоже кидал, что под руку попадалось, но хозяин пещеры решил добить Дайрута и пер на него, как лавина.

Смерть была близка как никогда — достаточно один раз оступиться или пропустить серьезный удар, как Дайрут тут же оказался бы мертв. Он шел назад, вынужденный отступать шаг за шагом, а душа его радовалась оттого, что жуткие воспоминания отступили и нет перед глазами отца, убивающего детей и женщин.

А потом Имур ловко всадил в шею чудовищу кинжал.

В тот же миг Коренмай, кидающий все подряд, подобрал и, не глядя на то, что именно он взял, метнул отрубленную руку чудовища. Она пристала к окровавленной шее хозяина пещеры, прирастая к новому месту, а само чудовище замерло на одно-единственное мгновение, пытаясь осознать, что же происходит, что у него появилось сзади.

И этого мгновения Дайруту хватило, чтобы отрубить королю вторую руку, а затем сильным пинком опрокинуть чудовище на спину. От удара о пол начавшая приживаться рука отвалилась — и уже не шевелилась. Хозяин пещеры несколько раз протяжно вздохнул-простонал, а затем забился в жуткой ионии.

Он метался по полу, выбивая лбом гранитную и мраморную крошку, отталкивался извивающимся телом и подлетал вверх на локоть, а то и полтора. Он умирал долго и мучительно, но при этом не говорил ничего, только оглушительно скрипел крошившимися зубами.

А со всего зала, хилые и израненные, неподвижные и почти мертвые до этого момента, ползли побежденные кочевниками гномы. Они подбирались к извивающемуся в агонии телу и вцеплялись в него руками и зубами, они облепили поверженного владыку, как муравьи.

Из проходов начали выходить остальные гномы — совсем жалкие без доспехов, среди них наверняка были женщины, дети, калеки и старики. Не обращая внимания на Коренмая, Имура и Дайрута, они шли к своему умирающему повелителю и вонзали в него ножи, вцеплялись короткими пальцами и зубами.

И совсем скоро безрукое чудовище оказалось погребено под массой гномьих тел. Время от времени кто-то из гномов выныривал из кучи, сжимая в ладонях или зубах окровавленный кусок плоти, им ковылял в сторону.

Это было страшное и безумное зрелище, но, поняв, что гномы не угрожают им, оставшиеся на ногах Рыжие Псы начали собирать свой печальный урожай.

Из двенадцати их выжило пятеро — Коренмай Ритан, Имур, Дайрут и Айнар, шестнадцатилетний бугай, которого все ценили за умение заговаривать, легкие раны. Ритан оказался сильно оглушен, а Айнар истекал кровью — обоих их Дайрут поднял на ноги с помощью последнего пузырька зелья Лиерры.

Семеро Рыжих Псов нашли свой последний приют здесь, под землей.

— Быстренько съездим, а к завтрашнему утру вернемся? — горько спросил Коренмай Дайрута.

— Он не знал, — встал между ними Имур. — Надо вернуться в город и убить эту лису, распорядителя Игр.

Тем временем последние гномы оставили тело своего покойного хозяина, превратившееся в груду кровавых ошметков.

Айнар спокойно отрезал от головы чудовища корону — красивую, искусно сделанную из стали, золота и драгоценных камней. Дайрут осторожно снял с отрубленных рук наручи, тяжелые и теплые, словно живые, полные горячей крови.

Коренмай молча наблюдал за ним, а потом протянул руку — мол, дай сюда.

Верде, поколебавшись одно мгновение, протянул ему части доспеха.

Коренмай спокойно надел наруч на левую руку, замер на миг, а затем повторил действие с правой.

— Давненько… — хриплым голосом заявил он на архаичном имперском языке, а в следующее мгновение Имур, Ритан и Дайрут повалили его на пол и, едва удерживая втроем, стянули наручи.

— Ух, какая гадость. — Коренмая передернуло. — Вы даже не представляете.

— Моя очередь, — холодно сказал Дайрут.

— С одним условием, — согласился Ритан. — Твое горло будет находиться между трех клинков.

— Я согласен, — кивнул Верде.

Он помнил слова старика о том, что если кто и способен надеть наручи — так это он. Конечно, странный путник не дал обещания, но, с другой стороны, худшее, что могло произойти, — это его смерть от рук Рыжих Псов, и подобный вариант устраивал Дайрута ничуть не меньше, чем любой другой.

Он под пристальными взглядами приятелей натянул наручи, ощущая на шее прикосновения кончиков сабель. Затем внутри у него все скрутило, жаркой лавиной хлынула чужая ярость, чужая боль, такие горячие и яркие.

И тут же отхлынули, столкнувшись с собственной яростью и болью мальчика Айна, который не смог умереть тогда, когда умерли все его близкие, и который перестал бояться смерти.

Айн-Дайрут чувствовал жгучее безумие наручей, но оно было словно снаружи, как вал прибоя, атакующий монолит крепости.

И стеной, непреодолимой для наручей, была его собственная ярость, его ненависть. И встречаясь, они словно уравновешивали друг друга, примиряя Дайрута с миром, в котором он жил.