Рыжие сестры

– Вы правильно поступили, – ответил Плинио очень спокойно, проводя кончиком языка по губам. – Ну ладно. Так что вы думаете об этом странном исчезновении?

– По правде говоря, дорогой друг Гонсалес, я не знаю, что и думать. Потому что они обе ну просто святые. Обычно причиной таких происшествий бывают деньги или месть. А тут ничего не украдено. Никто, как вы знаете, ничего не тронул. Деньги они держат в банке. А месть – кто им может мстить? Они, что называется, святые, да и только. Какая-то странная загадка!

– В преступном мире случаются вещи, которые поначалу невозможно понять, а потом обнаруживается – самые обычные причины. Вот я и подумал, что вы, очень хорошо зная их самих и людей, с которыми они общались, вероятно, сможете нам что-нибудь подсказать.

– Конечно, я знаю их. Я много лет их духовник. И был духовником их матушки.

– Я думал, вы моложе.

– Цвет моих волос ввел вас в заблуждение, мне скоро семьдесят. Ну, право же, святые, святые, да и только. У них в доме никогда ничего не случалось. Жизнь Алисии и Марии чиста и прозрачна, как стекло.

– Вы знаете, что у них в доме – в банке со спиртом – хранится человеческий зародыш? – спросил Плинио для разведки.

Священник с довольным видом рассмеялся, запрокидывая голову, потому что от смеха веки у него, видимо, совсем закрывались.

– Ну конечно, знаю. Это выкидыш, который случился у доньи Алисии, их матери, этой святой души. Бедняжка всю жизнь мечтала родить сына. Но ей не удалось доносить, вот она и хранила в банке то, что получилось. Между собою – один я это знаю – они называли его маленьким Норберто. Они часто спрашивали меня, не грех ли хранить зародыш. Я, конечно, говорил, что нет.

– Значит, вы знаете и про комнату духов?

– А как же! Я смеялся – в хорошем смысле слова, конечно, – над этой их выдумкой. Сколько времени проводили бедняжки в этой комнате, беседуя со своими близкими.

– А что это за военный, у которого к форме пришито тряпичное сердце?

– Я смотрю, вы никакой мелочи не пропустите, друг мой Гонсалес. Это единственная тень, я бы не сказал даже – черная, а скорее серая, в истории семейства.

– Расскажите, пожалуйста, что это значит.

– Он был женихом Марии – ко всеобщему неудовольствию. Не то чтобы он был плохим человеком, но, да простит меня бог, не только родителям… мне тоже казалось, что брак этот принесет беду.

– Почему?

– По тем временам это было ни к чему. Он был из тех, из злоумышленников. Вы меня понимаете?

– А именно: коммунист, анархист?

– Нет, просто республиканец. Может, немного радикальный. Из тех, что были с Мартинесом Баррио[2] или Асаньей.[3] Разница невелика, потому что, вы знаете, тогда от Хиля Роблеса[4] до самых левых все были на один манер. Словом, в церковь не ходил, в тридцать шестом голосовал за левых и стал офицером у красных.

– А по профессии кто он был?

– Ветеринар. Ветеринар-республиканец. Это уж вообще ни на что не похоже.

– Ну, – не выдержал дон Лотарио, – почему же это мы, ветеринары, не можем быть республиканцами?

– Не знаю, просто мне всегда казалось, что ветеринары и аптекари уважают порядок.

– Что же с ним случилось? – прервал Плинио.

– Неизвестно. Пелаесов война застала в Сан-Себастьяне, а он оставался в Мадриде. Больше о нем ничего не слышали.

– А его семья?

– Его отец был военный… тоже республиканец… и после войны пропал. Мать умерла, а брат, кажется, живет в Мексике.

– Ясно.

– Мария очень была к нему привязана. Как раз в тридцать шестом они собирались пожениться. Он был славный молодой человек. Но счастья ему не выпало, как и всем республиканцам. Что тут говорить – так уж случилось. Да вы сами знаете. В добропорядочной испанской семье республиканец, как бы хорош он ни был – это немыслимо… В мои дела он никогда не лез – что правда, то правда. В церковь не ходил, но со мною всегда здоровался за руку. Случалось, я высказывал ему свое мнение, и он не сердился. Всегда выслушивал очень вежливо, но стоило мне чуть отвлечься, и он тут же менял тему… Однако вся эта история с женихом – вчерашний день и, по-моему, никакого отношения к делу не имеет.

– Конечно.

– Я даже подумал, может, их выкрали ради выкупа. Они ведь богатые. Но никто ничего не просит… Если бы в тот вечер у них закралось какое сомнение, они перед тем, как выйти из дому, посоветовались бы со мной. Утром я видел их в церкви, мы даже поговорили немного. Они выглядели вполне довольными, как всегда. И такими просветленными.

Плинио и дон Лотарио переглянулись, словно утверждение священника, будто сестры Пелаес выглядели просветленными, не укладывалось у них в голове. Да и сам священник, похоже, удивился, что употребил такое слово, и потому очень серьезно посмотрел на них сквозь щелочки век и наконец сказал: