Рыжий 2

— Тьфу пропасть, — сплюнул я на ступени и опасливо заозирался, не увидел ли кто из немцев моего неподобающего поступка, но рядом оказались лишь два смуглых товарища, то ли арабы, то ли турки. — И нахрена я сюда поперся? — зло спросил я у ближайшего турка по русски, отчего тот испуганно от меня шарахнулся и чуть не упал. Я же, пожав плечами, развернулся, и направился вверх к своему автомобилю.

* * *

Ящик с монетами я закопал в подвале берлинского дома. Пусть отлежатся, может, и правда, где пригодятся, надо только не забыть рассказать про них Оле, чтобы не пополнить список тех хозяев-неудачников, про которых говорил нумизмат.

И чуть не забыл, так как мой приезд в Гларус начался с реального наезда супруги из-за денег перечисленных ей на счёт ранее.

— Ты сказал что перевёл два миллиона! А почему я обнаружила на счету всего один миллион пятьсот десять тысяч франков? Я уже губу раскатала, посчитала всё на два ляма, хорошо в банк поехала, оплачивать купленную землю с зданием. Чего ты лыбишся?

— Оль, я сказал тебе, что перевёл два миллиона марок. Вон у тебя калькулятор на столе, посчитай обменный курс.

Эта начинающая бизнес-леди схватила увесистый casio со стола и принялась с азартом давить на кнопки.

— Так, переводим марки в евро, а евро в франки. Какой там курс? — супруга полезла в свой блокнотик и вновь застучала по клавишам. А потом, растеряно замерев, всё же спросила.

— Но, тогда меньше получается. Ненамного, но всё равно меньше! Ты, что, свои добавил?

— А эти два миллиона марок тогда чьи были? — с ехидцей подколол я покрасневшую супругу. — Нет. Всё очень просто. Я привёз марки в Швейцарию и положил их на твой счёт в отделении твоего банка. На то время обменный курс был другой. За один евро давали и сейчас дают, один франк и сорок восемь раппенов, а за марку, семьдесят шесть раппенов. И это при том, что в самой Германии меняют две марки на один евро. Если бы я переводил из Берлина, то потерял бы тысяч тридцать, плюс проценты за перевод. А так привёз наличку и, вуаля, у тебя на счету один миллион пятьсот десять тысяч денег с копейками одной из самых надёжных валют мира.

— А разве так можно было? Ну, это законно? С нас ничего обратно не потребуют? — удивилась и одновременно испугалась фрау Фукс.

— Почему нет? Кто знал, тот успел и заработал. В том числе и я. Эта разница держалась всего два месяца. И никто ничего с нас не потребует.

— Так ты еще и свои… Ой, — Оля опять покраснела. — А сколько? Ну, заработал?

— Наши, Оля! Наши! Мы семья. И, моё это твоё, и наоборот. Надеюсь. А заработал? Пусть и немного, но на новый автомобиль хватило и на оплату университета. И вообще! Что за наезды на любимого супруга прямо на пороге дома? Кто меня кормить будет, и где мои тапочки?

* * *

За Сашкой я поехал пораньше. Просто так совпало, что после моего рассказа Оле о спрятанных в берлинском доме золотых монетах, в ответ на меня вывалили кучу проблем по организации аптечного бизнеса и претензию, что «мол хотела на море — а теперь только горы». А я вспомнил, что сыну уже почти двенадцать лет, а на море он толком и не был. Не считать же одну поездку на мелкое Азовское море, где было видно противоположный берег, а для того чтобы окунуться, надо было пройти в воде не меньше километра. Да и зимний наш вояж в Висмар, когда он напросился со мной в поездку, тоже не считается.

Мальчишка сначала расстроился, когда я появился в Азове раньше времени. Наверное подумал, что я его в Германию раньше времени хочу забрать. Но когда я поделился с ним планами отдыха на Чёрном море, сразу забыл о всех своих обидах и кинулся радостно обниматься.

Отдыхать мы решили, прикинувшись жителями России. А что? Паспорт у меня есть, а у Александра свидетельство о рождении, так что я не видел никаких проблем. Единственной проблемой была бабуля, которая в очередной раз собралась помереть.

— Помру я внучек, ей Богу, помру. Петровна давеча снилась, ругала, что я у неё кастрюлю спёрла. Видимо знак подавала, что ждёт меня.

— Ба, ну сколько можно? Ты же каждый год, как спину на огороде надорвала, помирать собираешься! И насколько я помню, если снятся мертвяки и не зовут с собой, а наоборот ругают, то это к удаче или выгоде.

— Так-то оно так! Но, Петровна, она вредная была. Кто знает, что от неё ожидать стоит?

— Это точно, — подтвердил я, припомнив её мне явления во сне. — А может всё проще? Ты давно у неё на кладбище была? Может там заросло всё, вот она и ругается, — придумывал я новые аргументы, чтобы отвлечь старую от плохих мыслей.

— Да давненько не была. Последний раз на родительский день захаживала. Надо будет сходить. Вы на море езжайте, а как приедете, так вместе и сходим. Как раз перед Спасами. И до Петровны, и до родителей.

— Не, давай сейчас. А то потом может и времени не быть.