Рыжий дьявол

— Пойдем. Но порознь, по отдельности. Не надо, чтобы нас видели вместе.

— Не понимаю, к чему эти хитрости? Лесник-то все равно ведь знает, что мы друзья…

— Тут есть один психологический нюанс. Как бы это лучше объяснить? Видишь ли, для лесника я — личность непонятная и странная. Я знаю правду! И меня он, конечно же, боится больше всего. И если ты появишься вместе со мною, он сразу же переполошится, уйдет сквозь землю. А увидит тебя одного, кто знает, возможно, захочет потолковать. Даже наверняка захочет.

— Ах, так, — задумался Семен. — Да, пожалуй.

— И вот когда вы разговоритесь, ты должен будешь сделать вид, что лично его ни в чем не подозреваешь. Ни в чем! Главное — не вспугнуть гада.

— Пожалуй, ты прав. Что ж, попытаюсь… Но где мы потом с тобой встретимся?

В городе, в редакции газеты. Буду ждать тебя до ночи.

Мы были тогда напряжены до предела. И говорили стремительно, нервно, перебивая друг друга и хрипло дыша. И время для нас обрело как бы особую емкость; стало течь по-иному…

— Беги, Семен, — сказал я затем, — беги огородами, так лучше. Я пойду не спеша, а ты торопись!

И напоследок еще раз предупредил его:

— Смотри, не оплошай. Не вспугни лесника! Помни, как сказано в Писании: «будьте мудры, как змеи».

* * *

Я не спеша вернулся на шоссе и увидел, что толпа вдали заметно возросла. Теперь там, возле дома Анциферова, стояло несколько разномастных машин. И среди них выделялись две: зеленая с красной полосой вдоль бортов милицейская легковушка и небольшой запыленный автобус службы «Скорая помощь».

И хотя я понимал, что в данной ситуации лучше всего для меня — это уехать отсюда побыстрее, я все же не мог этого сделать, не узнав, что же такое тут произошло?

Приблизившись к дому, я осмотрелся опасливо, выискивая в толпе знакомую замшевую парку. Но ее нигде не было; лесник куда-то исчез. И Семена я тоже не заметил. И подумал, что они, вероятно, уже успели встретиться и где-то сейчас «толкуют»…

А может, лесник все-таки разглядел меня как-то, узнал и в панике бежал?

«Было бы жалко, — сокрушенно вздохнул я. — Упускать такую дичь ни в коем случае нельзя. От него наверняка тянется много разных ниточек…»

Я протиснулся к самому крыльцу. И уже хотел было взойти на него, но вдруг застыл, закаменел. Сверху по скрипучим ступеням спускались санитары, бережно поддерживая под руки Анциферова.

Впрочем то, что это именно он, я сообразил не сразу. У человека, ведомого санитарами, всю верхнюю часть лица покрывала плотная марлевая повязка.

Видны были только обвислые, закрывающие рот усы и худые, впалые щеки. И по этим щекам из-под белой повязки ползли темно-красные струйки… Он словно бы плакал кровавыми слезами.

Да он и действительно плакал, вернее, выл негромко. И не было в этом вое ничего человеческого.

Его провели мимо меня и посадили в госпитальный микроавтобус. И следом, так же бережно, осторожно, провели плачущую девушку.

С одной стороны девушку поддерживала какая-то женщина, а с другой — милиционер. И она шла медленно, спотыкаясь, тяжело повиснув на их руках.

И тут я увидел Семена. Он стоял возле автобуса. Наши взгляды встретились. Я подался к нему. Но он сказал, слабо махнув рукой:

— Потом, потом.

Он сказал это с усилием, трудно шевеля занемевшими, белыми, как на морозе, губами.

— Сейчас я должен уйти.

— Куда?

— К леснику. Мы с ним договорились…

— Значит, вы все же увиделись?

— Сразу… И он пригласил меня к себе домой.

— Осторожно, Семен! Не попади в западню.

— Ну, дома он не рискнет. — Семен привычным жестом поправил на плече ремень карабина. — Да и все равно идти надо. Может, там я нападу на след Каина.

— Так Каин, значит, был и ушел?

— Да. За час до нашего приезда.

— Где же он теперь?

— Неизвестно. Где-то в тайге.

Семен отступил и скрылся в толпе. А на его месте внезапно возник откуда-то вынырнувший Афоня. Виду репортера был возбужденный, взъерошенный, какой-то обалделый.

— Привет, — произнес он скороговоркой. И затем, крутя головой: — Ну, старик, такие тут дела, ой-ей-ей! Вроде бы, я уж повидал немало, вроде бы привык. Но такого зверства еще не встречал. Даже и не слыхивал, что это бывает…

— Но что бывает? — спросил я. — Что, собственно, было?

— Дай папироску, — тихо попросил Афоня. — Мои кончились.

Я протянул ему пачку. И он закурил, затянулся со всхлипом.

— О подробностях лучше не спрашивай, — пробормотал он, кутаясь в дым.

— Почему же? — сказал я. — Именно о подробностях я и хочу спросить.

— Напрасно, старик, напрасно, — покривился Афоня, — напрасно настаиваешь. После всего этого, право же, как-то жить не хочется.

— Ну, мой милый, — сказал я. — После многого в нашей жизни жить не хочется. И все же мы живем, перебиваемся. Так что давай рассказывай. Обо всем!

И он рассказал мне обо всем. Посвятил во все детали чудовищной этой истории.