Рыжий Орм

— Бог поразит его, когда придет время, — сказал брат Виллибальд, — как поразил Он Олоферна, которому отрубила голову женщина по имени Юдифь, или Зангериба, ассирийского царя, которого убили перед идолом его же сыновья. Но подчас зло бывает живучим, и здесь, на Севере, лукавый сильнее, чем в других местах. Только что мы услышали о страшном злодеянии от этого Спьялле, который поведал, что участвовал в убиении служителей Христовых у погребального костра своего короля. Такого злодейства нигде в мире больше нет, как только здесь, да еще у худших вендов. И мне нелегко определить, что надобно делать с такими людьми-злодеями. Я мог бы сказать тебе, Спьялле, что ты будешь вечно гореть в огне. Но сказать это мало; во всяком случае, в ад ты угодишь точно.

Спьялле озабоченно оглядел всех присутствующих.

— По неразумию своему я сболтнул лишнее, — сказал он, — и разгневал этого священника. Но мы лишь соблюли древний обычай, как всегда делалось после смерти конунга свеев. И ты, хозяйка, сказала мне, что я попал не к врагам.

— Мы тебе не враги, — успокоил его Орм, — и тебя никто здесь не тронет; но пусть тебя не удивляет, что мы, рабы Христовы, называем убийство священников злодеянием.

— Теперь они в сонме святых мучеников, — добавил брат Виллибальд.

— И им хорошо там? — спросил Спьялле.

— Они в Царствии Божием, и блаженство там такое, что человеческим умом его не постигнуть.

— Ну, тогда им повезло, — сказал Спьялле, — ибо у короля Эрика на них смотрели как на рабов.

Ильва засмеялась.

— Ты в таком случае достоин похвалы, а не порицания, ибо помог им добраться туда, — сказала она.

Брат Виллибальд строго взглянул на нее и сказал, что она огорчает его своим легкомыслием.

— Когда ты была лишь беспечной девицей, ты могла говорить так, — ответил ей он, — но теперь-то ты должна понимать, что ты уже хозяйка дома и мать троих детей, и к тому же приняла учение Христово.

— У меня это от отца, — ответила Ильва. — и я, честно говоря, не знаю, изменился ли он к лучшему, хотя у него было много детей и он долго учился у тебя и епископа Поппона.

Брат Виллибальд покачал головой и пригладил себе волосы, как он обычно делал, когда речь заходила о короле Харальде; ибо на макушке у него до сих пор оставался рубец от распятия, которое король в нетерпении вырвал однажды у него из рук и ударил им его по голове.

— Конечно же, король Харальд был большим грешником, — сказал брат Виллибальд, — и я сам чуть не пострадал от него, когда он ударил меня. Но все же он во многом походил на царя Давида, и это хорошо заметно, если сравнить его с королем Свейном. И вряд ли ему понравилось бы, что дочь его смеется над убийством священников.

— Все мы грешники, и я в том числе, — сказал Орм, — ибо и я не раз поднимал руку на священников, когда мы брали штурмом города в Кастилии и Леоне, сжигая их церкви. Они отважно сражались с нами, копьем и мечом, и по приказу моего господина Альмансура, мы убивали их прежде других. Но то было до моего обращения в веру, так что Господь вряд ли будет строг ко мне за то, что я делал раньше.

— Я оказался в лучшем обществе, чем предполагал, — сказал Спьялле.

Бледный юноша с маленькой черной бородкой, четвертый из чужеземцев, до сих пор сидел в унынии и хранил молчание. Но вот он вздохнул и вступил в разговор.

— Все мы грешники, это так, — сказал он, — но никто из вас не несет такое тяжкое бремя грехов, как я. Зовут меня Райнальд, и я недостойный служитель Христов, каноник епископа Эккарда из Шлезвига. Родился я в Цюльпихе, в Лотарингии, и был сперва магистром в кафедральной школе Ахена. А попал я сюда из-за своего прегрешения и злосчастной доли.

— Что ж, надо сказать, что таких нищих следует еще поискать, — сказал Орм, — ибо все вы пришли сюда неспроста. И если твоя история заслуживает внимания, то мы выслушаем тебя.

— Истории о грешниках всегда интересны, — вставила Ильва.

— Только в том случае, если их слушают серьезно и извлекают из них пользу, — добавил брат Виллибальд.