Рыжий Орм

На другую ночь крепким ветром их отнесло в открытое море, но, к счастью, небо оставалось чистым, ведь править теперь приходилось по звездам. Кроку было боязно выходить в бескрайнее море; но бывалые моряки говорили, что если идти курсом на юг, земля всегда должна оставаться по левую руку, до самого Ньорвасунда, где парусная дорога поворачивает к Риму, лежащему посредине земли. Тем, кто плавает из Норвегии В Исландию, говорил Берсе, приходится труднее; потому что если миновать Исландию, то другой земли уже не увидишь, только пустое море без края.

Иудей разбирался в звездах и сказал, что сумеет найти верный курс; но мало чем мог помочь, потому что его звезды носили неведомые имена, а сам он страдал от качки, как и Орм. Вдвоем они перевешивались через планшир, несчастные и убежденные, что тут им и конец. Иудей много кричал на своем наречии, когда его не рвало, и Орм уговаривал его молчать, пусть ему и худо; но тот отвечал, что кричит своему богу, который в этом штормовом ветре. Орм ухватил его за шиворот и сказал, что как ему, Орму, ни худо, но сил у него хватит, чтобы выкинуть Саламана за борт, если тот еще раз крикнет, потому что на его взгляд ветра и так достаточно и не стоит призывать этого бога еще ближе.

Саламан замолчал, а наутро буря улеглась и обоим стало легче. Иудей был зелен лицом, но дружелюбно улыбнулся Орму, словно не питая к нему злобы, и указал рукой в сторону восходящего над морем солнца. Путаясь в известных ему немногих словах, он сказал, что это алые крылья утра у края моря и что бог его там. Орм отвечал, что ему сдается, что хорошо бы бог и остался подальше.

Утром вдалеке показались горы. Они подошли к берегу и не без труда нашли защищенную от ветра бухту; иудей сказал, что эти места ему незнакомы. Они вышли на берег и тут же вступили в бой с местными обитателями, плотно населявшими побережье; те вскоре обратились в бегство, и люди Крока обшарили их лачуги и вернулись с козами и прочей пищей и с двумя пленниками. Разожгли костры; все радовались, что ступили на твердую землю и скоро вновь отведают свежего жаркого. Токе изо всех сил искал пиво, но нашел только несколько мехов с вином, до того терпким и кислым, что, по его словам, кишки сводило. Поэтому он не смог выпить его один и остатки отдал, а потом весь вечер сидел в одиночестве и пел что-то грустное, роняя слезы в бороду. Берсе сказал, чтобы Токе не трогали, ибо он опасный, когда допьется до слез.

Саламан переговорил с пленниками и сказал, что это земли кастильского графа и что место, куда он ведет их, лежит дальше к западу. Крок сказал, что придется ждать, пока ветер переменится, а покуда можно было бы отдохнуть тут и отъесться; но это может оказаться затруднительным, заметил он, если на них нападут сильные отряды, в то время когда ветер дует с моря, или же неприятельские суда запрут их кораблями в бухте, где они встали на якорь. Саламан тогда объяснил, как мог, что подобная опасность невелика; потому что у графа Кастилии едва ли найдется хоть один корабль, а чтобы собрать силы, способные нанести им ущерб, ему понадобится время. Прежде, говорил он, граф Кастильский был очень могущественным; но теперь его сильно утеснил халиф, приходится платить ему дань; ведь помимо императора Отгона в Германии и базилевса Василия в Константинополе, нет в мире владыки, равного в могуществе халифу Кордовы. На это все рассмеялись, мол, иудей говорит в меру своего разумения, но не похоже, чтобы он много смыслил в таких вещах. Или он не слышал о короле Харальде Датском? Или не знает, что конунг Харальд — могущественнее их всех?

Орм был все еще слаб после морской болезни и не слишком хотел есть и решил, что всерьез заболел, поскольку вообще часто беспокоился о собственном здоровье. Он вскоре уснул у огня и спал крепко; но прямо среди ночи, когда в лагере все было тихо, пришел Токе и разбудил его. Он плакал, говоря, что Орм у него единственный друг и что теперь он споет песенку, которая только что пришла ему на ум; в ней рассказывается о двух медвежатах, говорил он, и научился он ей еще ребенком от матери, а песня эта самая красивая, какую он знает. Потом уселся возле Орма, утер слезы и начал петь. У Орма была такая особенность: ему очень трудно было держаться приветливо с тем, кто разбудил его посреди сна; но он ничего не сказал, а повернулся на другой бок и снова уснул.

Токе вспомнил из своей песенки немного и снова загрустил; он сказал, что просидел весь вечер один и никто к нему даже не подошел. А что Орм и не глянул на него в час печали, это ему больнее всего; потому что он всегда считал Орма своим другом, с самого первого мига, но теперь понимает, что Орм жулик и подлец, как и все в Сконе; а коли такие щенки не умеют себя вести, им полагается хорошая трепка.