Рыжий Орм

— И скажите владычице Субайде, — сказал Токе, — что двое воинов Севера, которых она знает, шлют ей привет и благодарность. И еще скажите, что подаренные ею мечи оказались нам весьма полезны и что на лезвиях нет ни царапины, хотя им и пришлось хорошенько поработать. Но это должно быть сказано так, чтобы Альмансур не слышал.

Писцы записали и это, после чего были оставлены на острове с запасом пищи, достаточным до тех пор, покуда их не подберет какой-нибудь корабль или покуда они сами не доберутся до своих берегов.

Рабы-гребцы встрепенулись, а потом завыли в голос, когда судно устремилось в открытое море и стало ясно, что им бы тоже хотелось быть оставленными на острове вместе с писцами. Людям Орма пришлось пройтись вдоль корабля с линьком и хворостиной, чтобы усмирить их и заставить грести, ибо теперь стоял штиль, и надо было скорее уходить с фарватера.

— Хорошо, что они у нас в кандалах, — сказал Гунне, — иначе все бы попрыгали за борт, несмотря на наши мечи; жаль, не одолжили мы и бич вместе с кандалами, потому что мне кажется, что линек и хворостина слабоваты для таких строптивцев.

— Ты прав, — сказал Токе, — но вот что примечательно: сидя на их скамье, мы бы навряд ли поверили, что сами примемся расхваливать бич.

— Своей спине всегда больнее, ты прав, — сказал Гунне, — но их спинам еще придется поболеть, если мы и вправду хотим уйти.

Токе с этим согласился, и они снова пошли настегивать гребцов изо всей силы, чтобы корабль шел еще быстрее. Но работа не ладилась, потому что пленники не попадали в такт. Орм заметил это и сказал:

— Одной поркой мы их грести не выучим, если они этого не умеют, но колокол может нам помочь.

Он взял свою секиру, стал возле колокола и принялся ударять обухом в колокол в такт взмахам весла; колокол отвечал сильным звоном, гребцы подстроились под него, и дело пошло на лад. Орм ставил своих людей посменно бить в колокол, и те обнаружили, что если ударять деревянной дубинкой, обтянутой кожей, то звук выходит самый лучший, и это доставляло им большое удовольствие.

Вскоре они снова поймали ветер, и грести уже было не нужно ветер все крепчал, становясь штормовым, плыть делалось опасно, Ульф Ухмылка сказал, что именно этого и следовало ожидать, когда выходят в море, не принеся жертвы морским жителям. Но ему возразили, напомнив о жертве, принесенной ими в тот раз, когда после нее немедленно показались корабли Альмансура. Гунне решил, что вернее будет принести жертву Аллаху, и с ним некоторые согласились но Токе сказал, что не уверен, чтобы Аллах сильно разбирался в морском деле. Тогда Орм заметил:

— Мне сдается, никто не может знать наверняка, сколь силен каждый из богов и какую может принести нам пользу, и, пожалуй, не стоит пренебрегать одним ради другого. Ясно только, что от одного из них нам уже вышла некоторая польза, и это Святой Иаков, ведь его колокол не дает кораблю перевернуться, да и с гребцами он на помог. Так что его не стоит забывать.

Все решили, что сказанное справедливо, и принесли в жертву вином и мясом Эгиру, Аллаху и Святому Иакову, после чего несколько воспрянули духом.

Теперь они не очень твердо представляли себе, где находятся, понимали только, что далеко ушли от Астурии. Но они знали, что если будут по-прежнему держать курс на север, куда их гнало штормом, и не заберутся слишком далеко на запад, то непременно достигнут конце концов земли — либо Ирландии, либо Англии, либо Бретани. И потому не унывали и шли следом за штормом и несколько даже видели звезды и надеялись, что идут верным путем.

Самой большой заботой их теперь сделались рабы: поскольку им теперь не надо было работать веслами, они сильно страдали от сырости и холода, от страха и морской болезни, так что все были зелены с лица, и стучали зубами, а несколько уже умерло. Теплой одежды на корабле едва хватало, а с каждым днем делалось все холоднее, потому что дело было уже глубокой осенью. Орм и его люди очень огорчались жалким видом рабов и заботились о них, как могли, и когда были в силах есть, им отдавалась лучшая еда, потому что если бы удалось довезти их до берега, за них дали бы немалую цену.

Наконец буря улеглась, и целый день стояла ясная погода при попутном ветре, и они шли на северо-восток; и рабы тоже приободрились под солнечными лучами. Но к вечеру ветер полностью стих, туман обступил их и делался все плотнее и плотнее. Он был холодный и промозглый, так что все продрогли, и в особенности рабы; не слышно было ни единого дуновения, корабль стоял, колыхаемый мертвой зыбью. Орм сказал:

— Теперь нам пришлось худо, и если мы останемся тут дожидаться ветра, то рабы перемрут от холода, а если заставим их грести, они тоже перемрут, в их теперешнем состоянии. И куда нам грести, мы тоже толком не знаем, пока нет ни солнца, ни звезд.

— Мне все-таки кажется, что лучше заставить их грести, — сказал Рапп, — как-никак они согреются. А править будем туда, куда катится зыбь, потому что шторм остался от нас к югу, другого мы ничего не сможем, пока держится туман.