Рыжий Орм

— Но я надеюсь, что всё это продлится недолго; ибо моя родня могущественнее, чем его, и в милости у халифа, и потому близко моё освобождение. Оттого тут никто на корабле не смеет коснуться меня бичом; они знают, что нельзя безнаказанно подымать руку на того, кто в родстве с самим Пророком.

Орм спросил, когда жил Пророк, и Халид сказал, что было это больше чем триста пятьдесят лет тому назад. Орм сказал тогда, что этот Пророк и в самом деле, видно, был могущественный, если всё ещё в силах защитить своих родичей и до сих пор решает, что пить его народу. Ни один человек у них в Сконе не имел такой власти, даже сам конунг Ивар Широкие Объятия, который был самым могущественным человеком из всех, кто там жил.

— Хотя ясно, — добавил он, — что у нас никто не лезет в чужое питьё, будь он хоть король, хоть нет.

С тех пор как Орм получил в товарищи Халида, он сильно продвинулся в арабском, потому что они всё время разговаривали и им было что рассказать друг другу; и спустя какое-то время Халид пожелал узнать, где лежит страна Орма и как он попал сюда. Орм рассказал Халиду о походе Крока и как он сам попал на борт и о том, что случилось потом. Рассказал всё, как мог, а после добавил:

— Многое из этого произошло из-за нашей встречи с тем иудеем Саламаном.

Должно быть, этому человеку сопутствует удача, ведь он освободился из плена; и покуда он был с нами, и у нас тоже всё ладилось. Он говорил, будто он могущественный человек в вашем городе Толедо, там он серебряных дел мастер и величайший среди скальдов.

Халид сказал, что хорошо знает Саламана, ибо его серебряные изделия славятся повсюду; скальд он тоже хороший, но только для Толедо.

— И не так давно, — сказал Халид, — я слышал, как его стихи распевал бродячий певец с севера; в них он описал, как попался в лапы астурийского маркграфа и как тот его мучил, и как он потом освободился и привёл диких разбойников к его крепости, как её взяли, а маркграфа убили, и надели его голову на шест и оставили для ворон и унесли все его сокровища. Песнь вышла хорошая, в его стиле, хоть и без той сладости, что принята у лучших стихотворцев в Малаге.

— Он не скуп на подвиги, — сказал Орм. — Но если он мог совершить столько ради мести недругу, то наверняка сумеет что-нибудь сделать, чтобы отплатить за помощь друзьям. Мы освободили его из рабства и взяли ту крепость и совершили его месть; и если он правда могущественный человек у себя в стране, он мог бы сослужить нам, сидящим тут, ответную службу. Ибо иного способа освободиться я не знаю.

Халид сказал, что Саламан известен своими богатствами и что он в милости у халифа, хотя и не принадлежит к истинной вере. Тут Орм впервые ощутил надежду, но не открыл землякам то, что узнал от Халида. Кончилось тем, что Халид пообещал передать Саламану привет и весть о них, как только сам станет свободен.

Но поскольку дни шли, а ни о каком освобождении Халида слышно не было, тот всё больше волновался и сильно гневался на своих бессердечных родственников; он также начал сочинять большую поэму о пагубности вина, которая, он надеялся, будет записана где-нибудь в гавани и дойдёт до халифа, так что его праведные мысли на сей счёт сделаются халифу известны; но когда он принялся воспевать воду с лимонным соком как вещь лучшую, нежели вино, дело перестало спориться. Но ни разу, когда в свой трудный час начинал он выкрикивать проклятия корабельным начальникам, его не коснулся бич; и это казалось Орму верным знаком того, что Халид тут долго не задержится.

Однажды утром в одной из восточных гаваней, куда корабль вместе с другими вернулся после тяжёлой погони за морскими разбойниками из Африки, на борт вошли четыре человека, едва завидев которых, Халид обезумел от радости и даже не слышал, о чём его спрашивал Орм. Один из них был писцом в высоком головном уборе и плаще до пят; он передал капитану какое-то послание, которое тот сперва приложил ко лбу, а потом стал благоговейно читать; другой человек был, видимо, родственником Халида, ибо едва того освободили от кандалов, оба кинулись друг другу в объятья принялись плакать и целоваться и говорить, перебивая друг друга. Двое других были прислужники, нёсшие одежду и корзину; они облачили Халида в дорогое одеяние и предложили ему еду. Орм окликнул товарища, чтобы напомнить о данном слове; но Халид уже выговаривал родственнику, что тот забыл взять с собой цирюльника, и ничего не слышал. Потом Халид сошёл на берег, а капитан и все корабельщики почтительно проводили его; он надменно кивнул, словно никого не видя, и скрылся под руку со своим родственником.