Рыжий пес

— Такой нищий бродяга откуда может достать воду?

Потом, насмехаясь, сказал:

— Половину своего белого скота отдам, из единокровных своих детей самую младшую дочь в жены отдам, если напоишь и скот, и народ.

Позвав жену, он досыта накормил Ак-Сагыша, как гостя. Голодный парень наелся, хорошо отдохнул и вышел из дома Караты-Каана. Нашел мшистый камень и, копая черную землю, он добрался до чистой родниковой воды.

Жаждущий белый скот, голодный народ-племя — всех напоил!

Родившийся грозным Караты-Каан, отвернувшись, плачет, в лицо же смеется. Сказанное слово — что выпущенная стрела: половину своего богатства отдал, младшую дочь по имени Кымыс отдал. Ак-Сагыш выбрал себе самое хорошее место и, погоняя свой скот, вместе с женой туда жить ушел.

Когда зажил он богато и вольно, когда на передний подол его, народившись, стали наступать дети, а задний подол его, расплодившись, стал топтать скот, пришел его брат Кара-Сагыш. Увидел, как разбогател его младший брат, и позавидовал.

Лукаво спросил:

— Брат мой, как же ты разбогател?

Ак-Сагыш, долго не думая, рассказал ему про чащобу с желтыми-прежелтыми ивами и про шалаш. «Переночуй там и разбогатеешь», — сказал он.

Пошел Кара-Сагыш в лес.

Когда, устав, притомившись, дошел до густой чащобы, то и вправду среди желтых-прежелтых ив стоял шалаш.

Кара-Сагыш лег в него отдохнуть.

Вот солнце стало садиться за гору — вошла красная лисица:

— Пока ловила мышей, даже не заметила, как солнце закатилось, а-а, — сказала она и легла.

Когда наступил красный вечер, пришел белый заяц:

— Пока собирал, ел лишайник в непроходимой чаще, даже не заметил, как солнце село, — сказал он и лег.

Когда сумерки стали сгущаться, вошел старик медведь:

— Пока собирал орехи с кедра, даже не заметил, как тьма наступила, — сказал он и лег.

Наступила ночь, пришел серый волк и принес такую весть:

— Ох, нынче скот Караты-Каана вдоволь напился, сильный стал. Его черный жеребец лягнул меня в лоб. Пока я с ним дрался, даже не заметил, как вечер прошел.

Кары-Сагыш, услышав это, не вытерпел и громко рассмеялся. Серый волк накинулся на него и съел.

САНАА-МЕРГЕН ВОИТЕЛЬНИЦА Сказка-шутка

подножья лесистой черной горы, на песчаном берегу родника жил Караты-Каан, ездящий на вороном иноходце.

Однажды семеро его сыновей охотились, выехали в желтую степь и видят — ветхий домишко стоит, из дымохода дым тянется до синего неба. Проголодавшиеся и истомившиеся от жажды семеро сыновей Караты-Каана примчались к шалашу. С коней не сойдя, кричали, ударяли плетками в дверь. Не услышав ответа, все семеро парней спешились и зашли в дом. На женской половине старуха сидела, масло-творог сбивала. Выхватили у нее семеро братьев лохань с маслом, стали есть и отбирать друг у друг а. Облизывая ладони, жадно едят, пальцы свои сосут и удивляются: до чего вкусно, ничего вкуснее еще не едали!

— Есть еще масло? — орут они.

— Сейчас же доставай! — наседают на старуху.

— Ох, горюшко! Дети мои, это последнее, — ответила старушка, поглаживая свои седые косы и кланяясь им, как добрым гостям.

— Ах, не даешь! Так вот тебе! — сказали они и ударили плеткой старуху по спине. — Благодарим за угощение! — так говоря, кулаками ее били.

Потом сели на коней, домой вернулись. Ничего не скрывая, отцу Караты-Каану так рассказали:

— В желтой степи, где только сороки летают, в бледно-желтой степи, где только вороны летают, на берегу желтой реки живет старуха Санаа-Мерген, у дома ее резвая рыжая коза ходит.

Доит та карга сорок, чтобы масло сбить, доит она ворон, чтобы творог сделать, сына у нее нет, которого растила бы; нижняя губа у нее отвисла, разум у нее помутился, масло-творог у нее в изобилии. Мы, съев ее масло, пальцы свои жевали, съев ее творог, руки свои облизывали. Очень вкусная еда была, не заметили даже, как проглотили.

Услыхал это Караты-Каан, и от жадности у него слюни потекли. «Старуху нужно сделать рабыней, пусть пищу готовит», — сказал он. Взял бумагу, написал письмо и приказал соколу, сидящему на дымоходе: «Доставь!»

Утром, когда Санаа-Мерген, подоив своих сорок, масло сбивала, подоив своих ворон, творог делала, из дымохода упало письмо-послание.

Старуха, охая и ворча, подняла записку и такое прочла:

«Завтра на рассвете придешь к моим дверям, принесешь мне приготовленные тобою масло-творог. Не выполнишь мой приказ, сделаю тебя рабой, будешь ходить под плеткой, сделаю тебя служанкой, будешь готовить мне и моим сыновьям еду. Но если есть у тебя стрела, чтобы стрелять, если есть у тебя сила, чтобы сразиться, поднимись на вершину черной горы, жди у глубокого черного оврага.

Я, Караты-Каан, повелевающий многочисленными народами».

Прочитав это, не сердившаяся Санаа-Мерген рассердилась, не гневавшаяся, разгневалась.

— Хочет посмеяться, пусть смеется, хочет унизить, пусть унижает. Чем быть рабой под плеткой, лучше я сражусь с Караты-Кааном, — сказала она.