Рыжий, циничный, неприличный (СИ)

– Ну, так то ты! – фыркнула Клео. – Ты же у нас всесторонне положительный и благонадежный работник прокуратуры, и целый старший советник юстиции!

– Ну а ты у нас – целый кандидат исторических наук. Если не будешь лениться и станешь слушаться Владислава Семёновича – то в скорой перспективе и доктор наук.

Клео подозрительно посмотрела на безмятежно прихлебывающего чай Павла.

– Что-то мне ваша дружба с Владиславом Семёновичем все меньше и меньше нравится. А скажи мне, Паша, раз уж мы заговорили о продвижении по карьерной лестнице… Ты сможешь стать самым главным прокурорам? С большими-большими звездами на погонах?

– Генеральным? – с легкой улыбкой уточнил Павел.

– Наверное.

– Маловероятно.

– Почему?

– Никогда об этом не думал.

– А ты подумай.

– А ты подумай о докторской степени.

Клео еще раз вздохнула и тоже стала пить чай.

– Паш, расскажи мне о своей семье.

– Ну… Марфу ты видела, Петьку тоже.

– А родители? Чем занимается твой отец?

– Он… ну он президент союза рестораторов и отельеров Москвы.

Клео наморщила лоб.

– Это значит, что он…

– У него несколько ресторанов. Одним из них, кстати, управляет Марфа.

– Кошмар! – ахнула Клео.

– Почему кошмар?

– Почему ты мне не говорил, что из настолько состоятельной семьи?

– Потому что родительская семья – это родительская семья, а я – это я.

По этой ровной фразе Клео вдруг понял о мужчине, за которого собралась замуж, сразу очень многое. Лариса Ивановна права – он ух, какой!

– А мама? – мягко спросила она. – Мама имеет отношения к ресторанному бизнесу?

– Нет. Она врач. И там настоящая врачебная династия. Мама хирург, ее брат, мой дядька – детский хирург с золотыми руками, их отец, мой дед – травматолог, заслуженный по самое не могу, на нем уже места для наград нету.

– Получается, то и ты, и Петр не стали продолжать ни оду из семейных династий? – спросила Клео. Ей было остро интересно теперь, что за семейство – эти Тихие. – Вот Марфа продолжает дело отца. А вы с братом?

– А мы сами по себе, да.

– Почему? – ей и в самом деле было дико интересно.

– А не знаю, – пожал плечами Павел. – К медицине мы оба вообще никакого интереса не испытывали. А я так считаю, что медицина – это вот сто процентов та область, куда надо идти только по призванию. А я вот ну вообще… К кухне тоже интерес проявлял только в части «пожрать». Этого мне казалось маловато, чтобы связать свою жизнь с ресторанным бизнесом. А потом Ромка… вот Ромка, по-моему, как говорить научился, так сразу знал, что будет, как его батя – а у него батя крайне зубастый и очень матерый адвокат. Мой отец, по-моему, всегда Ростиславу Игоревичу завидовал – что сын продолжает его дело. А мы… В общем, Ромка нас класса с девятого давай подначивать – айда на юридический, да айда. Ну и…

– Подначил?

– Ракитянский кого хочешь и на что хочешь уговорит. Если уж он Марфу уговорил за него замуж выйти. Ну а потом как-то… как-то само собой получилось… что меня в прокуратуру понесло, Петьку в следаки.

– Не жалеешь?

– Нет.

Клео подошла, обняла за плечи и прижалась губами к макушке.

– Я буду любить тебя сильно-сильно, даже если ты не станешь самым главным прокурором.

Он похлопал по ее руке на своем плече.

– Это обнадеживает.

Клео еще помолчала, а потом все же задала мучающий ее вопрос.

– Как думаешь, я им понравлюсь?

– Ты же царица. Какие могут быть сомнения?

***

– Папа, мама, знакомьтесь, это Клеопатра. Можно Клео. А это мои родители, Тихон Аристархович, Варвара Глебовна.

– Кле-о-пат-ра? – раздался густой низкий голос.

­Мама Павла положила руку на плечо мужа. А Клео во все глаза смотрела на Тихого-старшего. Эля про него сказала – глыба. Так оно и есть. И, кажется, она этой глыбе не понравилась.

– У Клео в семье так всех девочек называют, – спокойно отозвался Павел.

– А можно мне внука родить?

– Тиша!

У Клое противно заныло под ложечкой. Вот она знала! Чувствовала! Что президенту союза рестораторов и отельеров она не понравится!

– Павел, иди-ка, помоги матери на кухне.

– Нет.

– Иди. Мне с царицей египетской пошушукаться надо.

Отец и сын обменялись долгим взглядом – и Варвара Глебовна взяла сына за руку, и они вышли из холла.

Клео решила, что в этот раз она точно тормозить не будет.

– Я вам не нравлюсь, – выпалила она. – И не в имени моем дело, а вообще. Я вам просто не нравлюсь. Правда?

Тихон Тихий какое-то время просто молча смотрел на нее. А потом заговорил.