Шелк мягких волос приятно струится по ладоням. Эта маленькая зараза не сразу отвечает, но я упрямый и Соня сдается, все — таки отвечая на поцелуй. Испугалась, я понимаю. И это моя задача, доказать своей девочке, что мне можно верить. Для обратного я сделал достаточно, теперь надо все исправлять.
— Я очень прошу тебя, — упираюсь в ее лоб своим, — верь мне. Я люблю тебя, — произношу вслух то, что так прочно засело у меня в груди. Ее зеленые глаза становятся темными. Они сейчас похожи на летнюю листву.
— Любишь? — удивляется.
— Сам в шоке, — нервно смеюсь. — Не могу без тебя. Честно.
Она крепко обнимает меня за шею, прижимается и замирает. В ногах у нас шуршит пакет с термосом, а внутри все вибрирует от ее тепла.
— Нам надо идти, — отстраняется.
— Да, — нехотя отлипаю от перил.
Ее тепло быстро растворяется в холодном воздухе. Под форменной рубашкой носятся дикие мурашки, требующие еще немножко погреться. Передергиваю плечами. Куртка не спасает от этой волны озноба. Сердце глушит стуком в ушах.
Сажусь на диван в просторном холле больницы. Кошкину маму перевели в палату и на этаж она уходит без меня.
Глава 25. Мама
С легким волнением захожу в палату. Одноместный вип с холодильником, телевизором и душем. На окне приятные бежевые жалюзи и обстановка в целом не такая давящая, как в интенсивной терапии. Больше света, больше воздуха.
Мама молча смотрит в окно. Она точно услышала, что я вошла, но реакции никакой.
— Мам, привет, — беру стул, подхожу к кровати. Пакет с термосом ставлю возле тумбочки. — Мама, — зову снова. — Мам, ты меня пугаешь!
— Ты знала, что я не смогу ходить? — ее голос звенит и больно режет прямо по мне. Я боюсь, когда она такая. — Знала?! — повышает голос.
— Да, мне сказали, — отвожу взгляд.
— И про то, что Владимир погиб, — по ее щекам катятся слезы, — тоже не сказала. А ведь спрашивала тебя.
— Мне запретили тебя волновать, прости. Я очень боялась потерять тебя, мам, — мне больно и обидно от ее обвиняющего тона.
— А мне казалось, ты только об этом и мечтаешь, — острый, злой взгляд отыскивает мои глаза и впивается в них.
— Зачем ты так? Мне было страшно! Страшно, понимаешь?! Я одна осталась! Если бы не Борислав Георгиевич, не представляю, как бы справилась со всем. Чем бы оплачивала твое лечение и как хоронила Владимира. Я сюда рвалась, пока ты была без сознания, меня не пускали. Он договорился, чтобы я иногда могла просто смотреть на тебя. И я приходила, мам. Как только ты в себя пришла, я тут же примчалась. А ты… Я пойду. Там суп в термосе. Сейчас попрошу медсестру, чтобы тебя покормили.
— Соня, подожди, — замираю у двери. — Ты должна была мне сказать. Ты, а не чертовы врачи!
— Эти чертовы врачи спасли тебе жизнь, мама! — кричу на нее в ответ. — А я сказала бы, но позже. Тебя только из реанимации перевели, я дышать в твою сторону боюсь, чтобы хуже не стало. Но ты же не видишь, правда? Ничего хорошего во мне не видишь. Опять я не дотягиваю до идеальной дочери? Сколько баллов в этот раз, мам?
Закрываю глаза. Надо остановиться. Ей нельзя нервничать, я сейчас сама все испорчу. Ей и правда может стать хуже. Мамины слова про то, что я мечтаю ее потерять, так глубоко задели, что я наговорила лишнего.
— Я бы правда сказала, — говорю тише.
— Иди сюда, — хлопает ладонью по кровати. Подхожу, сажусь рядом с ней. — Не реви. Скажи мне лучше, с чего вдруг сам прокурор взялся нам помогать?
— Откуда ты знаешь, что это прокурор? — удивленно хлопаю ресницами.
— А ты много людей знаешь с именем Борислав Георгиевич? — улыбается мама.
Остыла и меня вместе с ней немного отпускает.
— Он в день аварии проезжал мимо. Меня из машины вытащил. Я сейчас в его доме живу, — замолкаю.
— Хм… Даже так? А суп кто варил?
— Домашний повар, но, если хочешь, в следующий раз я могу сама приготовить, — предлагаю ей.
— Нет, уж лучше повар.
Стараясь не раздражаться, достаю термос, наливаю горячий бульон в кружку и аккуратно кормлю маму. Она не говорит со мной о своей травме. Больше ни слова не произносит о Владимире и даже не расспрашивает про мою жизнь у прокурора. Задает вопросы по учебе, просит показать баллы в электронном журнале и, конечно, отчитывает за все, что не дотягивает до идеала. Пусть. Я все равно буду приходить сюда каждый день, пока ее боль от потери любимого мужчины и своей прежней жизни не притупится. И даже когда это случится, все равно буду.