Рыжики для чернобурки (СИ)

— А кто вы такой, чтобы обо мне что-то знать? Мелкая полицейская сошка? — ехидно спросила Адель, отметив, как вытянулась волчья физиономия. — Валериан подаст документы, отдел кадров проведет служебную проверку. Получит ответ, к которому будет допуск у тех, кому положено. Точно так же произойдет при моем устройстве на работу. Хотите что-то обо мне узнать? Это не трудно. Дослужитесь хотя бы до подполковника и все узнаете. А пока бегаете с капитанскими погонами, не суйте нос не в свое дело.

Вероятность предпраздничного скандала достигла критической отметки «сто процентов». Капитан Анджей Розальский открыл рот, чтобы высказать наглой условно-освобожденной террористке всё, что он думает о подобных особах, и тут же закрыл, потому что отец Мельхор коснулся его локтя и позвал:

— Дети, пойдемте. Мы уже опаздываем.

Анджей отправился в часовню, полыхая злостью, Адель — с ощущением глубокого морального удовлетворения. Валериан и жена Анджея недоумевали, но помалкивали — никому не хотелось требовать объяснений при жреце Хлебодарной.

Они быстро дошли до маленькой уютной часовни, пропахшей хвоей, еловой смолой и лимонной цедрой. Огромные окна мягко светились — кто-то из прихожан закрепил лампочки-гирлянды на рамах. В алтарной чаше, потрескивая, горели шишки. Струйки дыма отплясывали замысловатый танец перед фреской и уходили в отверстие в куполе, Хлебодарная на фреске благосклонно улыбалась, лисы в нишах гордо посматривали на прихожан — на шеях статуй красовались новенькие венки из еловых ветвей, перевитых алыми лентами.

Всё было пропитано ожиданием праздника — кругом стояли подсвечники с красными, белыми и зелеными свечами, которые зажгут, когда солнце начнет опускаться за горизонт. Живой огонь встанет на стражу, отгоняя Демона Снопа и его прислужников, причиняющих вред оборотням и людям в самую долгую ночь в году. Отец Мельхор будет читать благодарственные и охранительные молитвы, попросит у Хлебодарной мира и благоденствия для всех — лис, волков, висов, медведей, людей, шакалов, угрюмых барсуков и длиннохвостых барсов, рысей с кисточками на ушах и снежных ирбисов. Многие оборотни чтили Камула-Охотника, многие люди и оборотни молились своим богам, но почти никто не отвергал Хлебодарную: выпечку в том или ином виде ели все.

Адель знала, что обычай добавлять молотую сосновую кору в лепешки Дня Изгнания Демона Снопа пришел к лисам с Севера — от котов через северных сородичей. То, что когда-то делалось из бедности, начало служить приметой праздника: от горячих лепешек пахло сосновым дымком, ограждавшим от нечисти.

«Надо будет посетить ночную службу и постоять хотя бы пару часов, — подумала Адель, снимая с запястья браслет и отдавая Эльге. — Зажечь скрутку, добавить шишку в гору пепла, попросить Хлебодарную предать огню все горести, развеять беды с дымом и одарить нас покоем в своих домах».

Отец Мельхор поправил вышитую накидку — еловые ветви переплетались с колосками, шишки серебрились прилипшими снежинками — и обратил свой взор на Валериана. Тот уже успел снять браслет и передать его Розальскому.

Голос отца Мельхора обрел строгость.

— Помнишь ли ты об обязательствах, которые накладывает клятва? Готов ли ты перед лицом Хлебодарной пообещать защищать свою лисицу, отдавать ей и детям последний ломоть хлеба, уступать место у очага в холодную зиму?

— Готов, — без тени сомнения ответил Валериан.

— А ты? — отец Мельхор перевел взгляд на Адель. — Помнишь ли ты о том, что за защиту Хлебодарной придется платить? Именно тебе придется беспокоиться о том, чтобы на столе всегда был свежий хлеб. Готова ли ты к тому, что злость или предательство не удастся утаить — еда станет горькой?

— Готова, — выдохнула Адель. — Я выбрала Валериана сердцем в трудные времена, он ответил мне доверием. Он терял больше, чем я, и благодарность за это доверие безмерна. Мой хлеб никогда не станет ему поперек горла.

Она заметила косой взгляд Анджея — даже возле алтарной чаши, во время церемонии, волк обдумывал способы докопаться до правды.

«Помучайся. Когда-нибудь всё выяснится».

— Клянешься ли ты идти с Аделью рука об руку в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии? — спросил отец Мельхор.

— Клянусь

Валериан подставил ладонь, принял у Эльги браслет.

Адель, выслушавшая тот же вопрос о Валериане, эхом отозвалась: «Клянусь» и забрала браслет у Анджея.

— Будете ли вы любить друг другу до тех пор, пока Хлебодарная не разлучит вас?

Два «Да» переплелись в единое слово. Валериан первым затянул браслет на запястье Адели, коснулся губ мимолетным поцелуем. Адель неожиданно обнаружила, что у нее дрожат руки, запуталась в застежке, почти запаниковала — отец Мельхор уже разломил лепешку, которой они были должны угостить друг друга. Ей захотелось расплакаться — ей, славившейся своей выдержкой, и не разрыдавшейся даже после известия о смерти Артура. Слезы навернулись на глаза. Она всхлипнула, и вдруг застежка щелкнула сама собой, Валериан передал ей лепешку и обряд свершился.

Валериан, дожевавший свой кусок, полез к ней с поцелуями. А потом пробормотал: