Ржаной хлеб

При разговоре я поинтересовался, откуда у Авеля такое редкое имя, и Ирина Константиновна ответила, что ничего, мол, не редкое, у них в деревнях старинные имена любят, и Кузьму еще можно встретить, и Платона, Тита, Тимофея, Матрену, а уж Федоров, Иванов, Денисов — пруд пруди. Авелем мальчишку нарекли по наущению бабки Фени, матери Ирины Константиновны. По-деревенски бабка Феня, а по бумагам Феона Артемьевна, теперь уже покойная, души не чаяла во внуке. Она его и воспитывала с пеленок, потому что Ирина Константиновна с утра до ночи пропадала в поле, на своих овсах, на картошке, на молотильном току. Лет с десяти Авель уже многое умел делать по дому: и хворосту, бывало, натаскает, и корову загонит, кур накормит, теленка на луг отведет и к колышку привяжет. И матери он охотно помогал. То лен вместе с ней на луговине расстилает, то мешки с зерном к амбару подвозит. Весны три прицепщиком был на тракторе, а в уборку помощником комбайнера. В горячее время работали до темноты, ночевали частенько прямо в поле. Поужинают при свете фар на стерне, заберутся в свежую теплую солому и спят под августовским звездным небом. У реки Царевич бродят стреноженные кони, собаки лают в прибрежных деревнях, гудят на Смоленском большаке грузовики, но ничего этого уставший Авель и все его взрослые дружки-механизаторы не слышат…

— Он мне потом про эти ночлеги часто рассказывал, — говорит Ирина Константиновна. — В отпуск приедет из армии и вспоминает. Ничего, говорит, мама, так хорошо из детства не помню, как ночь, запах свежей соломы, пшенный кулеш, хлеб подовой… И еще, говорит, реку Царевич. Даже во сне наш Царевич ему снился. А оно так и должно, по-моему: милее своей Родины, дома своего родного ничего нет. Меня вот фашисты молоденькой в Германию на работу угоняли, так я там не так от голода страдала, как от тоски по краям своим смоленским, по Скачкову. Вот и Авель, видно, в меня. В школу он ходил в Приселье, за четыре километра. Восемь классов закончил и поехал в город в техникум поступать. Но не приняли его тогда, народу, слышь, много поступало, а он не круглый пятерочник был. Поеду, я, говорит, мама, к тете Варе в Москву. Варя, это сестра моя родная, в Москве она с мужем давно уже живет. Вот там Авель и поступил в техникум. Дорожный выбрал, поближе, говорит, к земле. Приезжает по весне домой и как-то не так все улыбается. Я, говорит, мама, себе Иру нашел. Ты у меня Ира, и еще одна Ира у нас будет. Вот нас теперь две…

Ирина Константиновна любовно окинула взглядом молодую Ирочку, и та заалела щеками, в стеснении опустила глаза. Было видно, что свекровь и невестка живут в полном согласии. Многие факты говорили за это. Им было приятно, что мы со Степановым интересуемся Авелем, хорошо о нем отзываемся. Ирочка рассказала, что у Авеля не один спортивный рекорд, а много. Еще в техникуме он стал чемпионом Европы по дзюдо среди юношей. Там он и пристрастился к этому виду спорта. Он упорный, настойчивый. Поставил задачу всех побороть и поборол. И дважды Авель был чемпионом нашей страны. И тоже по дзюдо. В 1973 году и в 1976-м. А срочную службу проходил он в знаменитой Кантемировской дивизии. А сейчас в Москве служит в ЦСКА. И вот уже лет десять подряд, каждую весну или лето, видят односельчане Авеля в поле вместе с матерью, как и в прежние времена. По просьбе деревенских мальчишек, которые не дают ему прохода — «товарищ прапорщик, покажите приемчик», — он ходит дня два в военной форме, потом, искупавшись в Царевиче, облачается в старую свою робу, треснувшую по швам еще в первый отпуск, и приступает к работе. И сеет, и пашет, и стога ставит, помогает солдатским вдовам пробить косу, дров наколоть. И молодые и пожилые души в нем не чают. Старик Филиппыч, сосед по дому, частенько встречая его у завалинки, кричит Ирине Константиновне:

— Ну, мать, вырастила ты парня! Всем на загляденье! Настоящий он у тебя солдат. Я-то уж знаю, какими настоящие солдаты бывают. Валерка вон Степкин, одногодок Авеля, совсем с панталыку сбился: пьет, шляется по деревне, бездельничает, а матка его плачет. А все оттого, что службу не прошел, в армии не был — такое мое стариковское мнение…

— Да ты заходи в избу-то, — свесившись с подоконника, говорит Ирина Константиновна, — а то кричит там что-то с самой дороги…

И дед заходит, вместе с Авелем охотно пьет охлажденный в погребе грушовый взвар, расспрашивает о службе, о разных спортсменах-силачах, наших и заграничных, да и сам рассказывает, как воевал под Варшавой, как бил фашистов за рекой Одер. И в это время к палисаднику уже обязательно собираются мальчишки, заглядывают в окна, ждут Авеля. Для них Авель — высший авторитет, они готовы его слушать хоть до утра: чемпион Европы, это же непостижимо…

К ребятам Авель относится хорошо, на рассказы не скупится. Или начнет, словно мячик, двухпудовую гирю подбрасывать, разминку делать, а они смотрят во все глаза, запоминают движения, и кто его знает, пройдет какое-то время, и, может, один из этих пареньков заменит его на ринге, продолжит славу смоленского села…