Ржаной хлеб

Если уж говорить начистоту, Сурайкин относился к Килейкину с острой неприязнью. Деляга, хлыщ, где только не побывал за эти годы! Во время МТС заведовал мастерскими, потом командовал Заготскотом, несколько лет был инструктором райкома партии, заместителем председателя райисполкома, директором кирпичного завода, а сейчас без году неделя, как возглавляет межколхозную строительную организацию. Пошли такого человека, скажем, главным врачом больницы — не откажется, только бы деньги платили!

Возмущало Потапа Сидоровича и то, что, часто меняя должности, Килейкин держал две квартиры. Одну — в Атямаре, другую — у них же в Сэняже. О пятистенке, что в селе, он говаривал, что дом этот не его — родителей, которых давно уже нет в живых. Правда, когда пошли разговоры, квартиру в районном центре он сдал, поселился здесь. Да и что не жить в таких хоромах? Дом большой, светлый, при доме — сад, огород, гараж с погребом, в саду — ульи. И жили-то всего втроем, а сейчас только он с женой: единственный их сын Федор ушел в армию. Ежедневно ездит из Сэняжа в Атямар, на работу: где бы ни работал, были машины — и легковые, и грузовые. Сядет на любую — и мигом дома, шофер ему не нужен — сам водитель. А сейчас еще лучше — заимел свой «Москвич». И тоже подумаешь: на зарплату машину не купишь, видно, жена помогает — заведует сельмагом.

Рассердил Потапа Сидоровича звонок Килейкина. Подумаешь, барин: в любой день мог бы дорогу перейти, почти напротив правления живет. Ан нет, не из таких Иван Федорович Килейкин! Ему сначала из Сэняжа надо ехать в Атямар, зайти в свой кабинет и уж оттуда позвонить в Сэняж по телефону. Как же, руководитель, не пристало ему ходить по правлениям колхоза!..

Через час Килейкин входил уже в кабинет Сурайкина, Живя в одном селе, они месяцами не встречались и сейчас с любопытством окинули друг друга. Килейкин — заметно постаревшего Сурайкина, голова которого стала уже не просто белой, а вроде бы даже подсиненной; Сурайкин — все такого же розовощекого упитанного начальника МСО. Словно бы продолжая разговор по телефону, Килейкин попрекнул:

— Вот и гоняй по твоей милости взад-вперед!

— А ведь и вправду незачем было гонять, — поддакнул Сурайкин. — Ты же, Иван Федорович, местный житель. Давно бы зашел, давно бы все и обговорили.

— Ты что ж, думаешь, у меня больше дел нет? Или в районе один твой колхоз? — Так и не присев, Килейкин раздраженно сказал: — Поехали на площадку — времени у меня в обрез!

Выбранная под застройку площадка — сразу за селом, между речкой и лесом — нравилась Сурайкину, понравилась и Килейкину, подъезды — откуда хочешь, с любой стороны. При полнейшем согласии они вернулись в правление, подписали договор.

— Теперь гони на наш счет деньгу, — поставив размашистую подпись, предупредил Килейкин. — Без денег строительство не начнем.

— Немного переведу, остальной аванс — после уборки, когда получим за хлеб, — ответил Сурайкин, пряча подписанный договор в сейф.

— Не буду возражать, если поставишь магарыч, с почина, — вроде бы пошутил Килейкин, без всякой шутки, выжидательно глядя в глаза Потапу Сидоровичу. Забыл, что и времени у него в обрез, и что шофер его персональной машины в кабине парится.

— А от этого вынужден отказаться, — Сурайкин чуть, приметно усмехнулся. — Извиняй, Иван Федорович, недосуг мне.

4

Дни тянулись жаркие — дышать нечем, ни ветерка, ни прохлады. Посмотришь вдаль — горячий воздух дрожит, зыбится, плывет блескучим шелковистым маревом. Страда подкатила вплотную: ускоренным темпом созрел не только горох, но и другие хлеба стояли сухие, словно воском облиты.

Марило и сегодня. Не слыхать ни щебетанья птиц, ни шороха веток. Куры ходят с раскрытыми клювами, пластаются под тенью в пыли. Попрятались в холодок и собаки, так изленившиеся от сонной одури, что и не гавкнут. Только петухи не опустили свои «кафтаны». Возле дома Кузьмы Кузьмича их собралось четыре горлана, что-то, похоже, задумали: подбоченившись, стоят друг против друга ровным четырехугольником.

Не успел Кузьма Кузьмич с крыльца сойти, как их петух легко взмахнул сильными, похожими на радугу крыльями и загорланил во всю ивановскую; стараясь, он аж до земли наклонил голову, выжимая из себя все, словно желая доказать своим соперникам, какой длинный и красивый у него голос. Умолк, победоносно оглянулся, и тогда старательно запел второй петух; за ним, соблюдая очередность и интервал во времени, третий, а потом уж и четвертый. Петух Кузьмы Кузьмича дождался, когда все пропоют, задиристо хлопнул крыльями по округлым упругим бокам и опять залился, похваляясь своим мастерством.

Кузьма Кузьмич с интересом понаблюдал за петушиным состязанием, но когда петухи пошли горланить по второму разу, Демьянову весь этот «концерт» не то что надоел — насторожил: не на беду ли какую орут?

— Кши отселя! — пуганул он их пустым мешком и направился к складу. Немного пройдя, глянул назад и ругнулся: петухи опять стояли друг против дружки, и горланить снова зачал его Петька.