Ржаной хлеб

Кто знает, может, так бы Потап Сидорович и сделал, он даже пошевелился, порываясь подняться, не зайди в эту минуту Радичева.

Вера Петровна зашла к Сурайкину с одним желанием: узнать, с какими новостями вернулся из Саранска председатель. Но когда перешагнула через порог, все ее намерения словно ветром унесло.

Обычно приветливая, говорливая Олда, стоя у газовой плиты, явно чем-то расстроенная, махнула лишь рукой, показывая на горницу: туда иди. Ничего не понимая, Радичева вошла и в замешательстве остановилась, пораженная тем, что увидела: Потап Сидорович почти лежал на столе, обхватив руками голову.

— Потап Сидорович, что с вами? — с тревогой спросила она. — Уж не заболели ли в дороге? Слышала, приехали, а в правление не заглянули…

Сурайкин тяжело поднял голову, мутными глазами взглянул на гостью и безразлично, неопределенно махнул рукой.

— Не беда ли какая? — еще больше встревожилась Радичева. — Что с вами, Потап Сидорович?

— Ничего со мной не случилось, сейчас пройдет, — хрипло ответил Сурайкин.

Только теперь, по голосу его, Вера Петровна догадалась: Потап Сидорович пьян. «Видно, из-за этого с Олдой и поссорились, я вошла, они и притихли, неудобно ругаться при постороннем человеке…»

Оставаться дольше было неудобно, Вера Петровна извинилась.

— Вы уж простите, что не во время зашла. Завтра поговорим — расскажете, что там нового, с чем приехали из Саранска.

— Нет уж, сиди, секретарь, — покачнувшись, Потап Сидорович встал, подвинул Радичевой стул и сам сел напротив нее. — Мы с тобой, Вера Петровна, давно уж в одной пристяжке ходим. Сперва в школе, теперь — в колхозе. А поговорить — вечно некогда. Да и желания, надо сказать, не было. А вот сейчас в аккурат — надо. Знаешь, что у меня тут творится? — Он постучал по груди. — И тебе никакого дела до этого нет. Да и я сам в этом виноват: тоже ведь чихал — у кого что на душе…

— Правда ваша, — заметила Вера Петровна и замолчала, как бы приглашая, подталкивая Сурайкина высказаться.

— Ты вот согласна, что душа человеческая, как говорят, потемки?

— Не у всех, Потап Сидорович. У кого она за семью замками, тогда, конечно, потемки. А у других ведь — нараспашку, все, как в открытой книге. — Стараясь поймать ускользающий взгляд председателя, Радичева задала вопрос, давно интересующий и беспокоящий ее: — Потап Сидорович, ну скажите мне, пожалуйста, почему вы с людьми такой черствый? Ведь так только хуже получается. Поверьте мне: честное слово — хуже! Люди вас не только побаиваются — сторонятся.

Вера Петровна видела, понимала — не по нутру Сурайкину такой прямой вопрос. Она бы не удивилась, если б он опять сейчас сгрубил, сорвался, но Потап Сидорович после долгой паузы тихо промолвил:

— Жизнь так меня обкатала, Вера Петровна. Жизнь…

Нелегко, наверное, дался ему ответ, пользуясь его редким настроем, Вера Петровна немедленно возразила:

— Как это — жизнь? Наша жизнь вроде бы, наоборот, облагораживает человека. И сердце его, и характер, и поступки…

— Да не вся жизнь, понимаю. Не ответишь на это одним словом, Вера Петровна. Скажу для примера: в семье вон я запутался. С сыном, с Тишей, дороги пошли врозь, — Потап Сидорович вздохнул.

— Слышала я немного о неурядицах между вами, — кивнула Радичева. — Но ведь, Потап Сидорович, славный парень ваш Тиша! Вот бы радоваться: не пьет, не курит, работник, говорят, безотказный. А если пошел своей дорогой — тоже правильно. Каждый и должен своей дорогой идти. Тем паче, что дорога его — не с горы в болото. Да что там — молодец он, ваш Тиша!

— Без высшего образования остался этот молодец, — пожаловался Потап Сидорович; хмель его проходил, говорил он сейчас сдержанно и рассудительно.

— Потап Сидорович, ну и что же? Кстати уж — захочет, и диплом получит. Ему не поздно.

— Теперь уж, конечно, как хочет, так пусть и поступает. Не маленький, сам уже успел стать отцом. — Потап Сидорович припомнил, что Тиша вроде бы действительно как-то обмолвился о том, что собирается учиться заочно, — он и на это внимания не обратил. И вновь — теперь уже окончательно протрезвев — почувствовал внятное, как толчок, желание немедленно увидеть сына. И, почувствовав, не затаился, как всегда:

— Мне его надо найти, сейчас же найти. Он ведь только недавно был тут. Ушел с Директором.

Подивившись, Радичева догадалась: «Видимо, повздорили с сыном, наговорил ему лишнего, тот и ушел из дома».

Слова Потапа Сидоровича еще в большей мере — в самое сердце — поразили Олду. До сих пор молча слушавшая разговор между мужем и Верой Петровной, она возбужденно вскочила.

— Ий-а, когда приходил? Почему молчал?

— Когда ты в погреб ушла, тогда и заходил, — признался Потап Сидорович.

— А я пришла, почему молчал? — наступала жена.

Потап Сидорович развел руками, — виноват, дескать.

— Что молчишь? Где теперь Тиша? Куда его увел Кузьмич? — Олда чувствовала себя глубоко оскорбленной. — Почему ты не удержал?

— Так уж случилось… Обиделся на меня…