Ржавая Хонда (сборник)

Мне нравится, когда её вызывают. Тесное платье без единой складочки плотно прилегает к спине, тёмные волосы маслено отсвечивают неоном и сиберикой. Всё, что ниже поясницы, скрыто завалами книг и тетрадей зубрилы Аркадика. В моей прежней школе Аркадик давно бы зарёкся приносить с собой столько макулатуры, но здесь я новичок и, прежде чем заявлять права, предпочитаю присматриваться и прислушиваться.

Класс особо продвинутых в интернате для особо одарённых… ботаны из ботанов, если в трёх словах. Как меня в эту богему угораздило – лучше не спрашивайте. А если шибко интересно, справьтесь в моём родном отделении милиции. Самому рассказывать в лом.

А вот Ленку со спины разглядывать в удовольствие. Спереди, конечно, тоже есть на что посмотреть, только спереди глядеть не разбежишься. Та ещё штучка! Голубые глаза, вишнёвые губы. Подбородок выдаёт упрямство и породу. Ещё бы, голицынских кровей! Это я у неё в ЖЖ вычитал. Может, и врёт, но складно. Чего не скажешь об уроке. Судя по всему, ответа на вопрос мучилки Лена не знает.

– Вчера допоздна лабораторку по гидравлике делали, Вера Михайловна, – доносится её жалобный голосок.

И что бы она дальше ни сказала, чувствую, знаю, если налаживать мосты, то сейчас, немедля, сию минуту. Признание, что на другие предметы школяр тратит больше времени, чем предусмотрено программой, действует на препода как пинок на добермана.

Шумно выдохнув, начинаю подъём. Коленями цепляю столешницу парты, а когда выпрямляюсь, бьюсь головой о полку с наглядным пособием. Звон чашечек Петри с любовно разложенными образцами штаммов и культур вынуждает Веру Михайловну сделать несколько торопливых шагов мне навстречу. Она спотыкается о чей-то портфель, едва не падает.

Класс сдержанным гулом встречает неловкость преподавателя.

У нас бы гоготали не таясь, в голос, до дребезга стекла в прохудившихся рамах.

– Мы говорили о направляющей силе эволюции, – напоминает Вера Михайловна. – Ты хочешь что-то сказать, Антон?

Оглядываю притихший класс.

Похоже, они никогда не были в цирке. Пришло время восполнить этот пробел.

– Трава, – отвечаю глухо, с напускной неохотой.

На самом деле, задача решена: Ленка тихонько опускается на место и оборачивается ко мне. Она раскусила мою игру. В её глазах – признательность и удивление. Спешу закрепить успех:

– Если отбросить предрассудки антропоцентризма, то вынуждающей силой эволюции человека является трава.

Тишина. Отличник Вован, Ленкин приятель, даже рот открыл.

– Почему трава? – ласково спрашивает мучитель. – Какими рычагами или механизмами обладает трава, чтобы вмешиваться в эволюцию человека?

– Голод. – Вот так, сдержанно и ёмко. Но понимаю, что пояснения неизбежны: – Сами посудите, вся история человечества – это прогресс растениеводства. Даже сегодня больше половины активного населения занимается зерном: хлеб, спирт, животноводство. История голоцена даёт ещё более очевидное подтверждение. Трава – это вид, который в результате доминирования человека выиграл больше самого человека. Люди выбиваются из сил, из года в год расширяя ареал зерновых. Человек – раб травы. Говоря об эволюции, главный вопрос – кому это выгодно? Ответ очевиден – траве.

Класс одобрительно зашумел. Приятно. Наши-то дебилы только «голоцен» и сумели бы разобрать. А эти улыбаются не словам – контексту. Кто-то даже смеётся. Не много же им нужно для счастья. Меня вот, например, занимает совсем другой вопрос: если платье на Ленкиной спине без единой складки, где прячутся шлейки лифчика? Грудь у неё замечательная, а тара к этому сокровищу незаметна.

Вера Михайловна вспорхнула на подиум и уселась за свой стол:

– Ниспровергатели основ! Молодое племя! – Она одарила меня недобрым взглядом. – Тогда скажи нам, Антон, как укладывается в твою концепцию осеннее уничтожение посевов? Если трава управляет человеком, почему позволяет себя кушать? Почему терпит геноцид?

– Но мы же не знаем её мотивов? – картинно пожимаю плечами, купаясь в тёплых Ленкиных глазах. – Может, жизненный цикл травы в том и состоит, чтобы быть посеянной, выращенной и по созревании единовременно убитой. И то, что нам кажется тотальным истреблением, на самом деле воля планировщика заданий: фермеры, как повивальные бабки, трясутся над всходами, поливают и удобряют их, защищают от болезней и вредителей. А когда приходит срок, освобождают площади для новой генерации. С этой точки зрения конечный продукт – зерно – подобен куску сахара, которым дрессировщик кормит собачку, чтобы та послушно выполняла команды.

Кто-то восхищённо цокнул языком, кто-то присвистнул, а Ленка… Ленка даже хлопнула в ладоши!

– Что ж, неплохо, – одобрила Вера Михайловна. – Тебе остаётся только экспериментально доказать несостоятельность своей концепции. Опыт – критерий истины. Как будем опровергать твою теорию?

В классе оживление: пересуды, возгласы, жесты. Ещё бы, камень брошен, время валять дурака. Мне давно пора заткнуться, но Ленка всё ещё смотрит, и меня «несёт»:

– Почему «несостоятельность»? Очень хорошая концепция. И многое объясняет.

– Но ты же не веришь в эту чушь?