Всякий раз, когда Глеб появлялся в холле, Клим, не скрывая своего интереса, рассматривал золотистое сияние, окутывающее его фигуру. Наружная поверхность сияния не была гладкой – из облака жёлто-красного света вырастали фиолетовые язычки-щупальца, которые, будто тронутые ветром, некоторое время покачивались взад-вперёд, потом опадали, растворялись, чтобы дать жизнь другим щупальцам, вырастающим рядом, но уже на новом месте.
Сияние вокруг фигуры Леднёва можно было сравнить с пламенем костра, но при немалых размерах в этом свечении не было ничего угрожающего. Так… светится себе и всё тут. Мало ли у людей какое горе…
С самим Леднёвым, окутанным сияющим маревом, тоже было явно что-то не в порядке: временами казалось, что сквозь его тело просвечиваются обстановка и предметы, чего, конечно же, быть не могло. Тем не менее потерпевших с «Витязя» называли «призраками» – наверное, так казалось не одному Гордину.
На обеды всегда приходила Таисия. Обедали втроём. Говорили мало. Так, «здрасте – до свидания» да «приятного аппетита». На свечение Леднёва Таис внимания не обращала; с Климом марево вокруг Глеба не обсуждала, и Гордин почему-то был особенно благодарен жене за эту очевидную тактичность.
Часто Таисия оставалась у Клима на ночь. В таких случаях на следующий день они вместе завтракали.
Ещё неделю спустя Клим почувствовал, что выдыхается: исследование базы данных блока В-62 ничего не проясняло. Симптоматика тоже ничего нового не дала: в палате № 18 лежали так называемые «передатчики». Все больные излучали электромагнитные волны в различных диапазонах. Физикой этого процесса занимались много, понимали в чём тут дело мало. В том смысле, что ничего не понимали. Тысячи записей – результатов анализов, никак не проясняли это явление. Глаза уставали от обилия отчётов о понятных, малопонятных, а то и вовсе загадочных экспериментах. В какой-то момент Климу стало ясно, почему на одного больного на Асклине приходится почти три десятка обслуживающего персонала…
На двадцатые сутки, вечером, от Глухова он услышал поразительную новость.
Против обыкновения врач зашёл к ним в палату с обходом не утром, как обычно, а вечером, под конец дня. Немного рассеянно Глухов кивнул Климу и прошёл в комнату к Леднёву.
Через полчаса он вышел, взял около обеденного стола стул и подсел к Климу.
– Палата номер двадцать, – сообщил Глухов. – Из пяти – все пять выздоровели.
– Это «механики»? – уточнил Гордин.
– «Механики», – кивнул Глухов. – Уже вторую неделю нулевая симптоматика: механизмы в палате и на тестах в лабораториях работают безупречно. Никакого намагничивания или деформации деталей…
Но разговор не получился: светильник над бильярдным столом оказался слишком близко к голове Глухова, и Гордин вздрогнул – темя врача было покрыто плотной чёрной щетиной!
Глухов перехватил взгляд Клима, ладонью провёл у себя по голове, извинился и чуть ли не бегом покинул комнату.
– Но ведь он был лыс! – не удержавшись, воскликнул Гордин. – Лыс!
Потом пришла Тайка, и они перешли в свою комнату. Клим помог жене принять ванну и долго с удовольствием сушил феном ей волосы…
Наутро завтракали.
Таисия светилась от счастья. Клим любовался женой и был горд собой. Леднёв привычно смотрел в тарелку и равнодушно принимал пищу; глухой и безучастный ко всему, что его окружало.
Таисия позавтракала первой, чмокнула мужа в щеку и, пожелав мужчинам удачного дня, ускакала на дежурство. Глеб даже не кивнул в ответ, и это, против обыкновения, почему-то задело Клима.
– Может, сыграем, сосед? – спросил он Леднёва, кивнув в сторону бильярдного стола.
Леднёв с удивлением взглянул на Клима, потом посмотрел на бильярд. Движение язычков-щупальцев на его мареве заметно замедлилось.
– В бильярд? – уточнил Леднёв низким, чуть хрипловатым голосом.
– А что такого? – обрадовавшись неожиданному контакту, делано удивился Клим. – Почему нет?
Они подошли к столу. Клим быстро освободил сукно от компьютера, а Глеб достал из шкафа два кия, мел, треугольник и коробку с шарами.
Когда всё было готово, Глеб кивнул Гордину, чтобы тот разбил треугольник. Климу было всё равно. В бильярд он играл третий или четвёртый раз в жизни, и никакой другой цели, кроме как попытаться наладить общение с Леднёвым, у него не было.
Ему удалось попасть в центр пирамиды, и удар получился достаточно сильным, чтобы шары разлетелись в разные стороны. Вот только ни один из них не попал в лузу. Но на это Клим и вовсе не наделся.
Глеб молча обошёл несколько раз стол. Остановился, приложив кисть руки к столу, прицелился кием… Руки у Леднёва были жилистыми, загорелыми и без всякого намёка на прозрачность. Гордин присмотрелся к сосредоточенному Леднёву и убедился, что тот или от природы смугл, или регулярно посещает солярий.
А потом Леднёв за три минуты разогнал пятнадцать шаров по лузам, положил кий на стол и, ни слова не говоря, ушёл к себе в комнату.
– Вот и поиграли… – пробормотал себе под нос Клим.