Ржавчина. Пыль дорог

Визит студента-медика в больницу – не такое уж редкое явление, даже если ты только на первом курсе и практики у тебя еще нет. Считается, что обратиться с каким-нибудь сложным вопросом к практикующему врачу полезнее, чем к преподавателю. Ключевое слово – «считается». Понятно, что, если врач начнет каждому студенту пропущенную лекцию объяснять, работать в больнице будет некому. Так что обычно куратор просто собирает группу и отводит ее в больницу на экскурсию, чтобы показать, скажем, как работает новое оборудование. Но сейчас эта система определенно играет мне на руку, потому что в больницу я могу зайти, просто предъявив студенческий пропуск. Хотя, подозреваю, дело тут все-таки не в демократичности правил, а репутации отца – его в городе знают многие.

– Доброе утро, – кивает медсестра мне в ответ.

– Скажите, – я облокачиваюсь на стойку и заглядываю ей в лицо. Госпоже Герени чуть за тридцать. Русые волосы убраны в аккуратный хвост, за очками в тонкой оправе – внимательные серые глаза. – Если мне нужно поработать в больничном архиве, с кем я должна поговорить?

Женщина замялась.

– Вообще-то, если тут не работаешь, нужно письменное разрешение от главврача… А зачем тебе?

– Статистику бы по эпидемиям глянуть. Для курсовой. А главврача ждать долго? Я как раз хотела поработать с этими данными в свободное время, – побольше наивности в голосе.

Если честно, я специально пришла в выходной, чтобы избежать возни с официальным заявлением. Главврач был знакомым отца – не очень близким, но на каком-то торжестве в городском правлении они довольно долго разговаривали, и эта беседа не показалась мне данью вежливости. Так что лучше не рисковать. Да и расписываться за ключи не хочется.

– Так выходной у него. Ладно, была не была, – решается госпожа Герени и снимает с крючка ключ с деревянным брелоком. – Я тебя знаю, ты девица серьезная, дочь уважаемого человека.

– Спасибо, – искренне благодарю я.

Хвала богам, архив содержался в относительном порядке. Меня интересовали журналы наблюдений – в них медсестры записывают все, произошедшее за время их дежурства. Может, вон тот шкаф, явно перенесенный сюда из чьей-то квартиры?

Ключ торчал в замке – зачем его вынимать, если чужих здесь все равно не бывает? Да и не папины исследования, в самом деле, чтобы прятать их от всего мира.

И опять спасибо неизвестному аккуратисту: все толстые тетради помечены, на каждой указан год.

Итак, осень, семнадцать лет назад. Крупным почерком в плохо пропечатанные клетки вписано: пациентка – Мариса Сайлас. Начались схватки… Роды длились… Девочка… Вес ребенка…

Я торопливо перелистнула несколько страниц. За три дня до этого – Леара Тейссон. Схватки начались утром, на свет появился мальчик. Еще через несколько дней счастливую мать с новорожденным сыном выписали.

А следующая женщина разродилась только через неделю. Есть пометка, что беременность проходила с осложнениями.

Ни умерших вскоре после рождения детей, ни отказников. Через несколько месяцев закончится война, но уже понятно, что врагу не оправиться, скоро вернутся демобилизованные мужья и возлюбленные… В таких условиях от детей не отказываются.

Я опустила тетрадь в сумку, чтобы показать ее Дэю.

Было стыдно перед госпожой Герени. Но ничего, я обязательно все верну. Потом.

А пока у меня назначена встреча.

– У меня не так много времени, малышка, – Мэтт Терлен, старый приятель и сослуживец моего отца, отложил зонт и переплел пальцы, устраиваясь на парковой скамейке. – О чем ты хотела узнать?

Он почти не удивился, когда я позвонила ему из телефона-автомата и попросила о встрече. Только спросил, точно ли у меня ничего не случилось. На долю секунды я даже замолчала. Я встретила парня, похожего на меня, как брат-близнец, вынуждена подозревать своих родителей в каких-то грехах молодости, вру им, когда ухожу из дома, украла документы из больницы, обманув дежурную медсестру. О, у меня ничего не случилось. Совсем ничего. А ведь когда-то казалось, что самая большая неприятность в моей жизни – драка с Тайни Энфорд в старших классах. Впрочем, тогда она сама была виновата, незачем было травить Элеа Каан, так что ни малейших угрызений совести из-за той истории я не испытывала.

А вот теперь…

– О папиной работе, той, старой, – я опускаю взгляд, как и положено хорошей девочке, за глаза об суждающей родителей. – В последнее время он слишком нервный, думаю, это связано с тем временем.

Никогда в жизни мне не приходилось столько врать.

– Ну ты даешь, малышка. Тридцать Пятый – закрытый город. Данные до сих пор засекречены. Ты хоть примерно представляешь, над чем твой отец работал?

– С учетом того, что шла война, а он химик, думаю, какие-то отравляющие вещества? – предполагаю я.

– Умная девочка. Не вини отца. Это не так-то легко – работать под контролем спецслужб, когда каждый твой шаг задокументирован. А я ведь помню Дирка студентом. Страстный человек, огненный, эмоциональный. Любые препятствия между ним и его исследованиями просто сметались. И когда такой парень попадает в жесткие условия…

– Происходит взрыв? – и почему я не удивлена?