– Сейчас я бы сказал, что вы принадлежите к одному народу.
– Зачем вам это?
– Вы слишком
отличаетесь. Я не могу это игнорировать.– То есть, мы – чужие? – ночь за окном, ненужный разговор, а где-то на операционном столе борется за жизнь мой Дэй. Абсурд.
– Нет, не чужие. Свои. Но – не такие.
– Тогда какая разница? Главное, мы хорошо стреляем.
Интерлюдия
Стэн понимал, что лезть к человеку в такой момент – бестактность. Но не полезть было нельзя. Однажды он буквально вытащил из петли молодого солдата. Мальчишка долго отпирался, говорил, что это от несчастной любви, но потом признался: затравили сослуживцы. Четверо. Стэн копнул личные дела. Как оказалось, начинающим уголовникам предложили выбор: получить небольшой срок или отправиться в армию. И те решили, что уличные порядки можно протащить в казарму. Обламывать зарвавшихся парней пришлось долго, и далеко не всегда уставными способами. Тогда он впервые осознал, какая ответственность ему досталась. И какая власть. И тогда же очень хорошо понял, как много можно исправить, всего лишь уделив человеку чуть больше внимания.
Стэн постучал в дверь комнаты, где оставили ночевать Рин, и, не дождавшись ответа, вошел. Полоса света на полу – от прожектора за окном. Рин сидела у койки, подтянув колени к подбородку.
– Ты не спишь, – дурацкий вопрос удалось превратить в утверждение.
– Не получается, – она не шевельнулась, даже не повернула головы в его сторону. Голос звучал равнодушно, словно ей требовалось слишком много сил, чтобы поддерживать беседу.
– Если хочешь, я принесу тебе снотворное. Не будешь спать, потеряешь слишком много сил.
– Спасибо, Стэн. Не стоит, попробую без допинга.
– Ты не возражаешь, если я свет включу?
– Включай, – такое чувство, будто с каждым словом из ее голоса уходит жизнь.
Все-таки хорошо, что лампочка здесь тусклая, слишком яркий свет резанул бы глаза.
Теперь девушку можно было нормально разглядеть. Похоже, Рин и правда пыталась уснуть. Куртка и свитер сложены на стуле с пугающей аккуратностью. В минуту отчаяния человек всегда хватается за привычные действия как за соломинку. На тумбочке – несколько заколок и деревянная расческа. Переплетала косу на ночь, но так и не переплела, распущенные волосы льются на плечи. Все-таки до чего длинные – кончики прядей почти касаются вытертого линолеума. Такая хрупкая… Неужели не холодно босым ногам на голом полу? Да и майка слишком тонкая.
Стэн стащил с кровати грубое серое одеяло и накинул его Рин на плечи. Она что-то перебирала пальцами. Какую-то цепочку.
– Рин, – он накрыл своей ладонью ее руку, – все будет хорошо. Мы успели вовремя, его вытащат.