Ржавчина. Пыль дорог

– Сами делаете? – я с энтузиазмом поворошил пеструю груду и понял, что могу копаться в этой сокровищнице до следующего утра. Вот вроде бы ухватил что-то диковинное, из плотно пригнанных друг к другу зеленых камней, потащил из общей кучи. Думал – браслет, оказалось, что-то вроде ожерелья. Блин, как это женщины носят? Почти ошейник, неудобно же. Так, эту штуку я для Рин точно не куплю.

– Что вы хотите? – Женщина решила прийти мне на помощь, когда я уже нацелился вытянуть одинокую цепочку с каким-то сиреневым кристаллом. – Кулон, брошь, серьги? Девушка рыжая, русая?

– Брюнетка, кареглазая, – тут же сообразил, что большинство при таком описании представит типичную круглолицую и скуластую южаночку, и добавил: – Только глаза светлые, как у меня.

– Тогда лучше что-то красное, – тонкие пальцы сноровисто рылись в россыпях поделочных камней, металлических и деревянных бусин. – Подождите. Вот.

Женщина выудила откуда-то пару сережек, закрепленных на куске картона. Темно-красные непрозрачные камешки, снизу – подвески в виде птичьих перьев. Повертела в руках, привстала, расстегнула замочек одной серьги и на вытянутой руке подержала на уровне моего уха. Прищурилась.

– По-моему, подходит. И к цвету глаз, и к волосам. Ну что, берете?

– Да, – я полез в карман за деньгами.

– Какие красивые. – Рин склонила голову, любуясь узором камней. В кои-то веки родителей не оказалось дома, и мы расположились в ее комнате. – Вот только у меня даже уши не проколоты.

– Хочешь, проколю? – ляпнул я и тут же пожалел о сказанном. Когда держишь себя в руках и боишься даже прикоснуться к человеку, подобная процедура – не самый лучший способ сохранить душевное равновесие. Но отступать было поздно.

– Мне понадобится виски, вата и швейная игла.

– А зачем виски-то? У меня медицинский спирт есть.

Мы прошли на кухню – там было светлее. Рин опустилась на табурет, я склонился над ней. Глаза девушка закрыла.

Тяжелый узел волос. Круглый вырез тонкого черного свитера. Еле уловимый аромат духов. Очень хочется провести пальцами по обнаженной шее. Это вышло бы так просто и естественно…

Так, только задрожавших в самый ответственный момент рук мне не хватало.

– Ты делал это раньше? – запоздало поинтересовалась Рин.

– Да, пару раз.

– Это обнадеживает… Ой!

Она вздрогнула, когда игла насквозь прошила мочку уха. Закончив, я протер спиртом проколы и застежки сережек. Маленькие замочки защелкнулись.

Рин тряхнула головой.

– Непривычно.

– Но здорово.

И опять – оборванное движение. Хотел отвести от ее лица непослушную прядь, но рука опустилась, не коснувшись волос Рин.

Нельзя.

Рин

Мама. Безупречно сидящее по фигуре закрытое черное платье. Подстриженные чуть выше плеч пышные каштановые волосы, великолепная светлая кожа. Нужно очень долго вглядываться в это лицо, чтобы заметить на нем следы косметики. Мама на редкость естественна. Кажется, такой тип внешности называют осенним. Как называется мой, я не помню. Студенты за глаза зовут ее Ледяной леди и очень уважают.

Мама проглядывает конспект завтрашней лекции и бесшумно помешивает ложечкой чай. Мы на кухне одни, отца срочно вызвали на работу. Самое обычное утро.

Когда я вспоминаю о том, что мне сегодня предстоит сделать, где-то в животе поселяется холодок, а пальцы сами тянутся подхватить со стола щипчики для сахара или ложечку, чтобы хоть чем-то занять руки.

– Уши проколола, – замечает мама.

– Ага, – я непроизвольно касаюсь металлического перышка-подвески. Вспоминаются прохладные пальцы Дэя и его дыхание на моем лице. Интересно, он понял, почему я закрыла глаза?

– Мы же тебе покупали золотые серьги.

– Да, но мне эти понравились, – я не люблю золото, оно слишком официальное, как вечерние платья для приемов высокого уровня. Оно заставляет соответствовать себе, а я предпочитаю, чтобы вещи оставались вещами.

– Есть в них что-то дикарское, – пожимает плечами мама. – Впрочем, не мне судить. У вас, у молодежи, своя мода. Одежда, прически.

Мама, конечно, слегка лукавит. Она удивительно красива – и знает об этом. Когда кто-то из старшекурсников попытался кокетничать с ней, она холодно улыбнулась и спросила: «Вы знаете, что моя дочь младше вас всего на пять лет?» И вовсе не так уж ей чуждо все то, что она снисходительно называет молодежным, – мама в курсе того, что читают, смотрят и слушают ее студенты.

Иногда, глядя на мать и дочь, люди говорят: когда девочка вырастет, она станет такой же.

Я никогда не стану такой, как она. Не быть мне отточенной сталью, безупречным льдом, совершенным росчерком пера.

Почему-то в последнее время эта мысль не вызывает отторжения.

…– Доброе утро, госпожа Герени.