На следующее утро после типичного итальянского завтрака — рогалик и капучино — мы сели в машину и отправились в аэропорт. Мисс Бернс на этот раз сидела рядом со мной, бледная как полотно, жалуясь на нестерпимую тошноту. Я знал, как она сожалеет, что послушалась Лавинию и отказалась ради римской новинки от своего привычного чая с тостом.
Она так и сидела всю дорогу до Флоренции, закрыв глаза, но не теряя бдительности и прислушиваясь, о чём говорят позади неё молодые люди.
Френсис и Лавиния, думая, что она спит, говорили тихо, не злоупотребляя красивыми фразами и напыщенными выражениями. Иногда долго молчали со свойственной молодым людям непосредственностью, не ощущая необходимости заполнить тишину пустыми фразами, лишь бы избежать неловкости. Они смотрели в окно на пейзаж, который постепенно приобретал краски и силуэты Тосканы и навсегда запечатлевался в памяти.
Жаркий ветер ворошил мои волосы, которые я не сумел в это утро причесать так же аккуратно, как всегда. Федерико куда-то дел мою баночку с бриллиантином, которую я оставил в шкафчике в ванной, утверждая, будто гораздо лучше, когда голова у меня не блестит. Я не знал, сердиться или радоваться его прямоте.
Следующие недели мы занимались главным образом поисками натуры для съёмок. Пока актёры знакомились со своими персонажами и проникались взаимной симпатией, сидя на краю бассейна, или заучивали свой текст, расположившись в плетёных ивовых креслах, и пока солнце обжигало только что подстриженную лужайку в моём саду и подрумянивало бледную кожу всех этих заезжих англичан, мы втроём — я, Леда и Федерико — совершали подвиг, отыскивая места, подходящие для съёмок.
По нашим расчётам, нам требовались две церкви (в одной будем снимать сцены с братом Лоренцо, а в другой — разговор Ромео с кормилицей Джульетты), средневековая площадь, подходящая для разных дуэлей и многочисленных стычек, кривые улочки, дворец Капулетти, пресловутый балкон и для финала — склеп. Словом, нам следовало вооружиться терпением и упорством. И наполнить бак моей машины бензином.
Ещё в тот день, когда экспозиция фильма
И тогда я решил покинуть север и спуститься к невысоким холмам, в ещё нетронутые городки Центральной Италии, где в объективе у тебя неожиданно не окажется какой-нибудь дорожный знак или неоновая вывеска магазина и где проще освободить улицы от прохожих.
С дорожными картами в руках мы начали обследовать местность на границе Тосканы и Умбрии, углубляясь то в одну область, то в другую. Мы с Ледой по очереди садились за руль, а Федерико выполнял обязанности штурмана, так как боль в шее мешала ему маневрировать на узких улочках, и запоминал пейзажи.
Мы часто страдали от жары, солнце накаляло кузов, лишая нас воздуха, в открытые окна летела густая белая пыль, порой сопровождаемая устойчивым запахом навоза, который использовался для удобрения полей.
А однажды мы даже попали под дождь.
Всё началось с глухого рокота в небе, заставившего нас умолкнуть и в недоумений переглянуться.
— Это что, гром? — спросила Леда, сидевшая сзади.
Я не успел ничего ответить, как воздух задрожал, — и мы увидели перед собой яркую вертикальную линию, разорвавшую горизонт. Гром прогремел ещё раз, и начался настоящий ливень, превративший асфальт в грязный ручей.
Федерико принялся закрывать окно, спешно крутя ручку, но с волос его уже стекала вода, а рубашка промокла насквозь.
— Чёрт возьми! — громко сказал он. — Прямо как четвёртого ноября!
Леда позволила себе недовольно покачать головой и не без некоторого суеверия попросила его не вспоминать об ужасном наводнении, которое пережила Флоренция полгода назад. Потом откинула голову на спинку сиденья и посоветовала мне остановиться: идёт град и вокруг вообще ничего не видно.
Я выключил двигатель и вспомнил вышедшую из берегов Арно. Не прошло и года с тех пор, а мне казалось, минуло столетие. Помню, я услышал об этой беде в новостях по телевидению, и в первую минуту подумал даже, что вижу фрагменты из какого-то фильма, а не репортажные съёмки. Потом я собрал вещи, вышел из гостиницы и покинул Милан, отменив репетиции