Военег Горяич вновь смолчал, хотя когда-то именно он сказал Отене эти слова. Не встретив отклика, Отеня опять помолчал несколько мгновений, потом, вытянув руку, указал рукоятью плети на что-то вдали. Несколько толстых кривых чёрточек на рябящей водной глади.
— Гюрята?
Волчий Хвост всё так же молча кивнул. Рогович вместях с варягами Келагаста ушёл спозаранку на девяти кораблях, вновь безоговорочно поверив Военегу.
Паром уже опростался и медленно наплывал на правобережье, с натугой преодолевая течение могучей реки.
Отеня вдруг с прорвавшимися в голосе слезами, сказал:
— Об одном прошу — ежели что, пощади… о дружбе не забывай… ни в коем разе не след.
Волчий Хвост опять кивнул, всё так же молча, поняв Отеню с полуслова.
— Ну… ин ладно. Удачи тебе, — выдавил Отеня через силу и, повернув коня, медленно поехал к городским воротам. Ехал тяжело, не оборачиваясь.
К полудню того же дня рать Волчьего Хвоста миновала Остёр — небольшой острог киян на их меже с северянами. Десна накатывалась с восхода, а Волчий Хвост от Остёра повернул своих воев, забирая на полночь.
Ближе к закату того же дня выпущенные вперёд дозоры — до радимской межи оставался всего день пути и идти в любом случае следовало с опаской — вернулись с вестью о встречной рати.
— Чья? — отрывисто и недоверчиво спросил Волчий Хвост. Что-то чересчур много в последнее время развелось ратей на Руси. Не к добру это.
— Неведомо, воевода. Стягов не разглядели.
— Большая рать?
— Сотни две будет, — ответил дозорный степенно, словно речь шла не о войске, а о калите с серебром.
— Пф! — презрительно фыркнул воевода. — Тож мне, рать!
Его собственное войско было ныне вшестеро больше.
Сближались медленно, не доверяя друг другу. Уж больно беспокойно и опасно стало на Руси в последнее время — каждый встречный мог оказаться не врагом, так татём. Наконец, два войска остоялись в двух перестрелах друг от друга, и, завидев над встречной ратью стяг любечского головы Зарубы, Волчий Хвост вздохнул с облегчением и выслал навстречь любечанам махальных — звать на разговор.
Любечане шли со стороны Чернигова. Почто? — внезапная мысль обожгла, как удар кнута. И тут же Волчий Хвост понял, почто. Не Зарубиной ли помощью Слуд удержал город?
Съезжались воеводы всё же медленно и недоверчиво. Волчий Хвост поехал один, даже без верного Самовита. Каким-то невероятным чутьём он услышал, как вскинулись и чуть заскрипели в первых рядах приближающегося войска луки.
Заруба выехал навстречь с тремя окольчуженными кметями. Неужто боится? Даже одного — боится?
Заруба знал Военега Горяича в лицо и, признав, перепал и заполошно заметался — знал, видно, уже про «измену» и «воровство» Волчьего Хвоста.
— Охолонь! — хмуро рыкнул воевода. — И кметей своих не вздумай полошить. Ведаю я, что ты про меня слышал — перелёт, мол и взметень. Так?
Любечский голова недоумённо замер.
— А-а… — протянул он нерешительно.
— Не было ничего, — спокойно выговорил Военег Горяич. — Ни заговора, ни мятежа. Было дело тайное, самого великого князя слово и дело.
— Ну-ну, — недоверчиво сказал воевода, приходя в себя. — Басни сказывать мы все горазды…
— А ты сюда глянь, — перебил его Военег Горяич. Он полез пальцами в калиту и вытянул деревянную плашку, присланную от Владимира с вестоношей. Княжье знамено тускло блеснуло серебром. — Признал?
Заруба настороженно глянул и переменился в лице, весь покрылся бледностью. Одним движением он утишил готовых ринуться в драку кметей, подъехал ближе.
— Отколь идёшь и куда?
— Из Чернигова в Любеч.
— А что в Чернигове?
— Замятня была, помогали усмирить, — Заруба осёкся.
Волчий Хвост покивал, задумчиво оглядывая готовый к драке строй любечской городовой рати.
— Сколь с тобой воев? — спросил сухо.
— Две сотни.
— Вот что, Заруба, — сказал, ещё подумав, Военег Горяич. — Пойдём со мной радимичей воевать.
— С тысячью рати? — недоверчиво спросил Заруба, тож оглядывая сотни Волчьего Хвоста.
— Угу, — кивнул тот в ответ. — Только не с тысячью, а с двумя.
Любечский голова помолчал, кусая губы.
— Сколь у меня времени на размышление?
— Нисколь, — отрубил Военег Горяич. — Это приказ.
— Н-но…
— Волей великого князя! — рыкнул Волчий Хвост, стремительно свирепея. — Знамено видел?! Или тебе самого Владимира Святославича доставить?! Не подчинишься, телепень, — ныне же тебя звания твоего лишу!
Лишить градского голову звания мог только великий князь, но про это ни тот, ни другой как-то не вспомнили.
Межа владений северян, полян и радимичей проходит по невеликой речке Песчане — полперестрела в ширину, сажень в глубину, впадающей в Днепр пятью верстами выше Любеча.
На твоих редких перекатах радимские, северские и полянские ребята вместе ловили в детстве раков, купались в речных разливах и загорали, а с ними и грядущий воевода Ольстин Сокол.
Голубой туман плыл над буйной зеленью твоих садов, заволакивая тихие улочки весей, играли в потёмках гудки и сопелки, текли над рекой, переливаясь, песни. Играет мелкой рябью утренний ветерок. Ты плещешь волной на плоский песчаный берег, качаешь камыши и осоку. Хихикают в омутах русалки, а в тёмной чаще зовёт аукалка.