Ржавые листья (СИ)

Трое вестонош сорвались с места. Самовит с конём в поводу уже был рядом, и Волчий Хвост легко взлетел в седло. Это не укрылось от Твёрда, что был уже у самого берега. Он что-то проорал, стараясь перекричать топот двенадцати сотен копыт, и конница радимичей начала растекаться на два потока. Один, в сотню, уже преодолел реку и забирал вправо, второй, две сотни с самим Твёрдом во главе, взбивая копытами коней пенные водяные каскады, прошёл левее и теперь летел прямо на Волчьего Хвоста. Конница обходила холмы.

Военег Горяич усмехнулся. Твёрда не подвело войское чутьё, почуял подвох. Но поздно.

В стане киян дружно взвыли рога. На вершинах холмов возникли стрельцы и дружно осыпали радимскую пехоту густым дождём стрел.

— Есть! — с диким воплем, ломая сучья, Лют скатился с сосны и прыгнул в седло — конь присел. — Машут!

Ольстин, вскочив на ноги, уже и сам видел на верхушке холма мечущийся прапорец на копье. Сокол на миг даже зажмурился, помотал головой. Вскочил в седло и пронзительно свистнул сквозь зубы. Дрогнула земля под дружным ударом сотен копыт степных коней.

Махальных заметили, когда Гюрята и Келагаст уже устали ждать.

— Вёсла на воду! — тут же рявкнул Гюрята, светлея лицом. И лодьи дружно рванулись к мысу, поросшему ельником.

Когда ближний лесок вдруг зашевелился, и навстречу радимичам, ломая ветки, выкатился сверкающий железом новый полк киян — конный! — Твёрд на миг придержал коня, окинул поле взглядом, и за этот миг успел увидеть и понять всё.

На правое крыло от леса тож катилась немалая конная рать, а над ней реял знакомый стяг Ольстина Сокола.

А это ещё что?

Вспарывая острыми носами воду, из-за Елового носа выходили на стрежень и ходко шли к броду боевые лодьи — русские лодьи и варяжские шнекки. С бортов щерилось железо, и уже прыгали в воду окольчуженные вои, целя копьями в спину пешцам Твёрда.

Конец.

Твёрд стиснул зубы и нахлестнул коня — умирать надо на скаку, чтоб ветер бил в лицо.

А конница киян уже налетала…

Конница летела, с гулом и грохотом сотрясая землю и приминая бушующие на ветру травы, Лют скакал где-то рядом, доспехи встречных воев искорками вспыхивали в расплывающейся хмаре, качалась, словно пьяная, степь…

Степь?..

Стрела прилетела с пронзительным визгом — русская стрела, русская! Земля с маху встала на дыбы и ударила по лицу, куда-то исчез конь вместе с седлом, мир раскололся на части в ослепительном сполохе. Чёрные крылья взлетели за спиной. Сияющие ворота вырия бесшумно распахнулись навстречь, и белые крылья за спиной дев-воительниц…

Кованая железная скурата разлетелась вдребезги. Сила удара о землю опрокинула Ольстина Сокола навзничь, разбросав в стороны руки, а над ним, сшибаясь, потоком проходила в обе стороны конница — русская конница, русская!

Лют птицей пал на простёртое тело отца, не глядя на коловерть творящегося опричь конного боя, припал к холодному железу доспехов.

«Козары» Ольстина, даже после гибели вожака, одним ударом смели летящих навстречь конных радимичей, коих, к тому ж, было втрое раза меньше. Зверея от пролитой крови и жажды мести, Ольстичи обогнули холм и врезались в правой крыло отходящей пешей рати Твёрда. Пешцы дрогнули… и побежали.

Бешеная свистопляска железа распалась, разлетелась посторонь, и Волчьего Хвоста вместях с верным Самовитом вынесло к Твёрду.

Военег опустил уже занесённый меч и, сглотнув колючий комок в горле, глухо и хрипло сказал:

— Ты проиграл, брат. Сдавайся.

А в речке творилась кровавая каша. Бегущая в ужасе орава радимичей достигла стоящих на стрежне лодей. Полностью перехватить мелководье Келагаст и Гюрята не смогли, но под обстрелом её держали. Густым дождём сыпались стрелы и сулицы, варяги рубились с радимичами по грудь в воде.

Твёрд, помедлив миг, вдруг перехватил меч обеими руками и с маху переломил его о кованый наколенник. Отшвырнул обломки в разные стороны, закрыл лицо руками, молча повалился вперёд и уткнулся лбом в гриву замершего коня.

Один за другим стали бросать оружие и его вои. А махальные на берегу уже давали отмашку лодейной рати — сопротивляться было уже некому. Копья, мечи и топоры опустились.

И грянул гром!

Потемнелое небо пересекла ветвистая золотая молния. Перун был доволен своими детьми. И теми, и другими.

Рванул ветер. Крупные капли густо посыпались из тёмно-лиловых туч.

К вечеру гроза стихла. Трава и листва бодро зазеленели, притягивая глаз. Железо блестело тускловато. Сумрачные кмети радимской кованой рати, безоружные, но в латах, сгрудились у самого уреза воды. Твёрд стоял чуть в стороне, окружённый кметями Волчьего Хвоста. Волчий Хвост подъехал неестественно прямой и бледный, как смерть. Рядом, сгорбясь в седле, словно зверёныш зыркал в сторону радимичей покраснелыми глазами Лют. Ещё дальше толпились «козары» Сокола.

Военег Горяич помолчал, оглядывая полон, потом разомкнул губы, что стали неподъёмно-тяжёлыми:

— Вы свободны. Все.

За его спиной вмиг встал галдёж. Лют мгновенно распрямился.

— Ти-хо! — Волчий Хвост в два приёма перекрыл голосом все остальные. — Я сказал!

Келагаст равнодушно пожал плечами и зашагал к берегу, где стояли его шнекки.