Ржавые листья

Три года эти для меня мало не впусте прошли — в Новгороде хоть кривичей и много, словене там — находники, а всё ж новогородцы нас, полочан, терпеть не могут. Стемид возник в новогородском детинце на второй месяц после бегства Владимира и стал моей главной опорой. Могла ль я не доверять ему — единственный гридень отцовой дружины, что уцелел в полоцком погроме? Наместнику Ярополка было и вовсе наплевать, кто там просится в дружину к брошенной жене опального и беглого князя. А уж коль это полочанин — так и вовсе, значит, не владимиров человек, — рассудил киянин. Верно рассудил, надо сказать.

Я терпеливо плела паутину в Плотническом конце, встречалась с кривской старшиной, уговаривала, стыдила, улещала. Стемид слал людей в разорённую полоцкую землю — прощупать, что там и как. Мы готовили рати, запасали оружие — готовились встретить муженька с моря. Ласково встретить, горячо — как его бабка послов древлянских.

Но Владимир вернулся в силе. Довольный, стойно коту у чужой миски со сметаной. Ещё бы — мало не две тысячи варягов привёл с собой. Чем уж и прельстил их — невестимо. И — новая пощёчина. Другая жена. Олава, княжна варяжья. Кривичи мои притихли, а тут ещё война с Ярополком грянула, а после неё — новая жена великого князя. Ирина Святополча.

Я затаилась. И вновь плела, ткала и вязала, тянула нити в кривскую землю, в Новгород. Терпеливо, стойно самой великой Матери-Макоши.

Рабичич должен умереть!

Но силы здесь, в Киеве у нас было — раз, два и обчёлся. Нужна была какая-то сила, чтоб увлечь всех.

Переяславцев нашёл Стемид. Он же разыскал где-то в кривских землях и Прозора. А про Святославль меч, про Рарог, подсказал мысль уже Прозор.

Так и вышли мы на Волчьего Хвоста. Подходы к нему должен был найти Стемид, но тут чародей вдруг оповестил остальных, что отыскался подход к сыну воеводы.

И теперь все ждали. А Прозор уже ничего не ждал — на буевище не ждут.

Но куда ж подевался Стемид?

Я вдруг вздрогнула — в рубиновых глазках разгорались тусклые огоньки.

Что? Оно?!

Проволочная змейка вдруг зашевелилась, как живая. Повернула голову на полночь и пронзительно зашипела. И почти сразу же у меня чуть замглило в глазах, а потом сквозь нахлынувший туман проступило окно с размытыми краями, а в нём — какая-то лесная поляна.

Волчар стоял у высокой груды дров с длинным мечом в руке.

Это он! — вмиг поняла я. — Рарог!

Но кметь смотрел не на меч, а на что-то у себя под ногами. Я от волнения даже приподнялась на кресле, словно это могло мне помочь увидеть это что-то, в коем ясно угадывалось человеческое тело. Весенняя трава была не настолько высока, чтобы скрыть его полностью, но её вполне хватало, чтобы я не могла разглядеть лица.

Мертвец.

Вестимо, мертвец, сказал мне какой-то внутренний голос, и я вдруг невестимо почто встревожилась. А кто этот мертвец? А хочешь ли ты это знать, княгиня? — ехидно спросил всё тот же голос.

Хочу, — упрямо сказала я сама себе.

Словно в ответ Волчар вдруг наклонился и поднял тело с земли. И по бессильно мотнувшемуся чупруну, по твёрдому очерку скул я вмиг признала Стемида. Верный варяг был мёртв и больше не придёт на помощь к своей княгине.

Да что ж это творится такое? Я ничего не понимала. Волчар нашёл Рарог, но убил Стемида? Невесть как там оказался Стемид… И кто убил чародея Прозора? Неуж всё это — Владимир?.. С греческой хитростью подсунул нам Волчара… нет. Тогда надо полагать, что ему всё было известно с самого начала. А этого просто не может быть!

Волчар тем временем возложил на краду тело варяга. Высек огонь, запалил бересту и отступил.

Я почувствовала, как невольные слёзы застилают глаза.

Стемид был в эти дни для меня всем. И почти весь наш заговор держался на нём. На его воле. И на моей воле.

Остаётся только надежда на Рарог. Или так — на Рарога… Ходили слухи, что такое оружие — особенное, оно почти что живое.

Я вновь вгляделась в то, что смутно виделось в туманном мареве. Что там с Волчаром?

Кметь попятился, заслоняя лицо рукой, и вдруг, словно повинуясь какому-то неосознанному чувству, что-то швырнул её в костёр.

В ушах встал неслышный пронзительный вопль, и почти тут же не менее пронзительно зашипела змейка на столе.

И почти тут же всё сгинуло.

Волчар бросил в огонь Прозоров науз.

Теперь я ничего не видела. Но зато помнила последнее пронзительное ощущение — неспроста это. Не сам Волчар это сделал, самому додуматься до такого ума бы не хватило. Это Рарог. Перунов меч помнил о давней как весь наш мир ненависти бога грозы к Змею и всяческого рода змеям и змеятам.

Волчар не вернётся, — вдруг ясно осознала я. — И Рарога мне не видать, как своих ушей. И это тож воля Рарога.

Ну что ж. Заговор наш провалился вновь, до Полоцка мне ныне не добраться, ратей никоторых не ополчить. В Киеве у меня сил всего ничего и ежели Владимиру всё станет известно… а исходить следует из худшего… Мне оставалось только одно.

Хотя бы отомстить достойно за смерть отца и братьев.

3. Ирина Ярополча

Над Киевом плыло серое утро, облака сплошной пеленой стелились над окоёмом, пряча весеннее солнце — будто и не изок-месяц на дворе, а зарев или листопад.