Ржавые листья

Да нет. Дочь. Они тут живут уже два года. Такой глубины игру ради Волчара затевать — всё одно, что кузнечным молотом мух бить. Её бы тогда к самому князю великому подставляли, благо Владимир Святославич женолюбив достаточно и притом неразборчив. Уж в этих-то делах Волар разбирался — отец учил кое-чему.

Хотя… может, они к князю через Некраса… ну и глупо. Есть множество кметей, гораздо более к Владимиру приближенных.

Прозор, меж тем, нагнулся и, нашарив на полу кольцо, откинул ляду. Из провала пахнуло знакомым запахом земли и чуть подгнившего дерева.

— Слезай.

В подклет вела крутая лестница. Внизу было темно. Прозор спускался следом за кметьем с горящей лучиной в руке. Огонёк трепетал, разбрасывая причудливо-рваные тени, хотя сквозняка и не было. Захлопнулась ляда, заставив пламя рвануться в сторону.

— И что дальше.

— Дальше я тебе глаза завяжу.

— Ещё чего! — у Волчара внутри всё сразу встало на дыбы.

— Не ещё чего! Надо! — в голосе чародея лязгнул металл, и кметь невольно покорился. Да и впрямь, чего он ему сделает? Дальше Оболони не заведёт.

Плотная шерстяная повязка легла одновременно на глаза и на уши, вмиг отрезав звуки и свет. Пахнуло сырой землёй, — должно, Прозор отворил потайную дверь. Чародей коротко толкнул кметя в спину.

— Шагай, — голос Прозора звучал глухо, едва слышно.

В лазе было низко, — чупрун на бритой голове Волчара то и дело задевал за верх, осыпая за ворот землю и заставляя ёжиться, ровно мышь на морозе. Пол тож был неровный. Несколько раз кметь споткнулся, последний раз особенно сильно, мало не полетев наземь. Выругался, помянув бога, мать чародея и все на свете подземные ходы.

— Здоров лаяться, — несмотря на повязку, можно было понять, что Прозор говорит с одобрением. — Ни одна нечисть тебя не одолеет.

— А что, здесь нежить водится? — мгновенно остоялся Некрас. Мгновенно пришли на ум всякие страсти вроде оглоданных костей и загубленных душ. Мелькнули перед закрытыми глазами оскаленные и жёлтые клыки, шерсть и чешуя, что-то когтистое и, одновременно, копытно-рогатое.

— Да ты не бойся, — с коротким смешком ответил чародей. — Нас они не тронут, даже если и есть.

Кметь вскипел было — чародей посмел сказать, будто кметь боится! Но Прозор уже вновь подал голос:

— Всё, пришли уже, снимай повязку.

Волчар стряхнул с головы надоевшую тряпку и огляделся.

Пещера. Тусклый пляшущий свет лучины в руке Прозора терялся во мгле подземелья.

— И что дальше? — ядовито спросил кметь. — Будем ждать Жар-птицы, чтоб посветлее стало?

— Не будем, — равнодушно отозвался чародей. Он щёлкнул пальцами, и в пещере вдруг стало светло. Не так, как на улице днём. Скорее, как в сумерках. Но всё же можно различить даже лицо Прозора, даже его бороду.

— Что это светит? — спросил Некрас, стараясь казаться равнодушным.

— Какая тебе-то разница? — пожал плечами чародей. — Долго пояснять. Видал, как гнилушки светятся в темноте?

Свет и впрямь был похож на гнилушечное свечение.

Кметь вновь огляделся. Чуть в стороне была вкопана широкая и низкая лавка, а прямо передо мной, шагах в двух стояли пять резных кресел.

— Ну, а теперь?

— А теперь будем ждать, — терпеливо отозвался чародей.

— Жар-птицу? — насмешка у Некраса проснулась вновь.

— Нет, — всё так же терпеливо обронил Прозор.

— Присесть бы хоть, — кметь вновь бросил опричь взгляд. — Я так понимаю, эти кресла не про мою честь…

— Правильно понимаешь, — отозвался незнакомый голос.

Волчар почувствовал, как душа невольно сжалась. Больно уж это было… неожиданно. Он резко обернулся. За спиной — и отколь только взялись?! — стояли полукругом четверо. Трое мужчин и одна женщина. Одетые словно обычные киевские простолюдины. И только лица прятались за кожаными скуратами. Кметь вдруг почувствовал себя странно беззащитным, мало не нагим. Привык, что ворог всё время с открытым лицом, хоть отец и наставлял в своё время, что не всегда так бывает.

3

Они молча расселись в креслах. В пятое кресло сел Прозор. Они сидели и молчали. Волчар уже начинал думать, что голос мне показался, когда женщина, наконец, разомкнула губы:

— Ты всё-таки привёл его, Прозор.

Голос был тот самый. Женский грудной голос, привыкший не только просить, но властно распоряжаться. Чародей только наклонил голову, утверждая то, что и так можно было понять.

— Хорош, — прогудел насмешливым басом один из мужчин, высокий и жилистый, с чупруном светлых волос на бритой голове. — Кого-то он мне напоминает…