Ржавый капкан на зеленом поле

Штольц рассмеялся, взглянул на меня с пробудившимся интересом. Оживление, которое он вначале имитировал с помощью профессиональных навыков опытного чиновника, приобрело иной, более естественный характер.

— Значит, из двух возможных мне теперь остается лишь одно. В таком случае — прошу!

С этими словами он протянул мне два железнодорожных билета.

— До Инсбрука и обратно, через Зальцбург. Вам следует лишь вписать свои фамилии, вот сюда. Поезд сегодня в пятнадцать пятнадцать. В Зальцбурге вас встретят, номер вагона им уже известен. В крайнем случае, если потеряете в толчее друг друга, предусмотрена встреча в бюро путешествий на вокзале. Думаю, вы будете приняты бургомистром.

Я заерзал в кресле.

— Не хотелось бы никому причинять хлопот. Нам с дочерью вполне достаточно сведущего гида.

— Не беспокойтесь, это приятные хлопоты. Советы теперь в моде. Бургомистр или его заместитель — я не знаю, как там у них сейчас с отпусками, — несомненно будет рад возможности побеседовать с вами… Между прочим, мой начальник предлагал отправить вас самолетом. Но я взял на себя смелость убедить его, что это не доставит вам радости. Взлет и посадка — вот и все. Вы ровным счетом ничего не увидите. У нас ведь тут расстояния… Словом, не то, что в вашей стране.

— Вам приходилось бывать в Советском Союзе?

Он развел руками:

— К сожалению, нет… Но и так достаточно одного только взгляда на карту мира… Не сочтите, пожалуйста, за нескромность. — Он сложил сердечком губы, такие же бескрасочные, как и все его серо-желтое лицо.

— Господин Редлих сказал, вы литовец?

— Нет, я латыш.

— Ах, простите, простите! Латыш, конечно. Латвия, Литва — я всегда путаю. И… — Он почему-то замялся, понизил голос: — Коммунист?

— Коммунист.

— Убежденный?

Вопрос этот, заданный с какой-то трогательной наивностью, заставил меня улыбнуться:

— А разве бывают неубежденные коммунисты?

— Бывают! Бывают! — Он с неожиданной горячностью замахал руками.

— Все бывает! Убежденные католики, неубежденные коммунисты. И наоборот. Вот я, например, неубежденный католик.

— Как это понимать?

— Очень просто! Хожу в церковь по воскресеньям с женой и детьми. Голосую на выборах только за народную партию. Выписываю вот уже тридцать лет католическую прессу. А так… Загробное царство, чем я к нему ближе, интересует меня все меньше и меньше. Газету я каждое утро аккуратно вынимаю из почтового ящика, но никогда не читаю. А выборы… Честно говоря, я даже толком не знаю, чего хотят наши «черные» и чем они отличаются от социалистов.

— Есть же какие-то отличия…

— Должен ли выход из нового метро быть прямо против Штефля или чуть в стороне? Простите меня, но это не серьезно. А голосую я за народную партию только в пику своему начальнику. Он у нас социалист. А вообще-то по своим глубоким внутренним убеждениям я чиновник. Убежденный чиновник средней руки. Разве плохо? Я старательно выполняю свой небольшой, строго очерченный круг обязанностей, смею думать — даже хорошо, и чихать мне на то, кто там сейчас у большого рулевого колеса, социалисты или клерикалы. Я буду нужен и тем и другим… И жена мною довольна — это тоже кое-что да значит в нашем мире. Да, да, да, не улыбайтесь! По мнению австрийских женщин, лучший муж именно чиновник. Он всегда приходит домой отдохнувшим, хорошо выспавшимся и прочитавшим газеты.

И сам первый господин Штольц посмеялся своей шутке, заливисто, тоненько повизгивая.

— Разрешите?

В кабинете появилась молоденькая миловидная секретарша.

— Господин советник, в десять прием у мистера Смолетта. Сейчас без двадцати, вы просили напомнить.

— Очень хорошо, Мицци! — Она вышла. — Опять начинается чертова карусель. Такая жара, а тут смокинг, виски, потные лица…

Он быстро и очень толково, в нескольких словах, изложил мне маршрут предстоящей поездки. Подал на прощание холодную, мягкую безвольную руку.

— Жаль расставаться с вами, вы пришлись мне по душе.

Интересно, чем? Ведь говорил, в основном, он сам.

А может быть, именно этим?

— Не пообедать ли нам как-нибудь вместе, когда вернетесь, а?.. Пусть вас не смущают расходы. — Я задумался над тем, как бы отказаться, не обидев его, а он неправильно истолковал мое чуть затянувшееся молчание. — Проведу по ставке на представительство. Вот вам еще одно незаметное, но немаловажное преимущество чиновника среднего ранга. Маленькому на представительство не отпускается средств, а высокопоставленный не будет этим марать себе руки… Так как же? Мне, право, очень хотелось бы потолковать с вами.

Мы договорились на вторник.

Кажется, он был искренен. Возможно, ему вдруг захотелось вырваться на какое-то время из своего привычного, опостылевшего круга, посидеть с совершенно чуждым ему человеком, поговорить, поболтать без опасения, что все сказанное им не пойдет дальше и не будет превратно истолковано.

Интересно, отказался бы он от своего намерения, если бы узнал про телекамеру и черный «мерседес»?..