Ржавый капкан на зеленом поле

Человек за столом стал меня молча разглядывать. Он был в очках. Дымчатые стекла, словно жестянки, заслоняли взгляд. Глаза прятались за ними, не давая возможности себя рассмотреть. А не видя глаз, очень трудно судить о человеке. Глаза в человеке — главное, все остальное — невыразительные, мало что говорящие детали. Ну, короткий, словно обрубленный, нос. Ну, щегольские, шнурком, усики, ну, твердая прямая линия рта… Этого слишком мало, чтобы сделать хотя бы предварительный вывод.

Одно мне стало ясно с первого же взгляда. К австрийской полиции сидевший передо мной человек не имеет ни малейшего отношения.

Как, впрочем, и униформированный мотоциклист, который заманил меня сюда. Номерной знак, выбитый на его нагрудной бляхе, я запомнил. Но что это даст? Наверняка под этим номером в австрийской полиции числится совсем другой человек.

Молчание затягивалось. Я не считал нужным заговаривать первым.

— Садитесь! — предложил наконец он. — Разговор будет не короткий.

— Мне бы желательно завершить его побыстрее. Дочь будет ждать, волноваться. Если необходимо заплатить штраф — я готов. Если одного штрафа недостаточно, а мои объяснения вас не устроят — звоните в советское посольство.

Он рассмеялся.

— А знаете, как раз этого мне и хотелось бы избежать в наших с вами общих интересах.

— Я не понимаю…

— Ладно, господин Ванаг. Не будем играть в детскую игру: «Я не знаю тебя, ты не знаешь меня».

— Но я вас действительно не знаю.

— Это неважно.

— А что же важно?

Он пропустил мой вопрос мимо ушей.

— Можете называть меня Шмидтом.

— Шмидтом или Смитом?

Брови над роговой оправой очков поползли вверх.

— Почему такой странный вопрос?

— Для Шмидта у вас слишком ощутимый акцент.

— Да? — Кажется, я его слегка уязвил. — А ведь и у вас тоже.

— Но я не прошу называть меня Шмидтом.

Он снова рассмеялся.

— Что ж, вы правы. И все-таки пусть будет Шмидт, если не возражаете… Итак, как вы уже догадались, ваше появление здесь никак не связано с нарушением правил дорожного движения. Просто мы использовали это обстоятельство как подходящий повод, чтобы встретиться с вами. Да вы садитесь, садитесь! Я же сказал: разговор не минутный.

— Я предпочитаю уйти. Надеюсь меня выпустят?

— О да! Но, уверяю вас, вы заинтересованы в этом разговоре больше, чем кто-либо. На вашей совести есть одно темное пятнышко.

Вот! Наконец-то!

— Нет у меня никаких темных пятнышек.

— Таких людей вообще не бывает. У всех есть пятна, маленькие или большие. Разница только в том, что одним их удается до поры до времени скрыть, другим нет. Вам, например, до сих пор просто везло. А теперь… Словом, вам грозит большая опасность, господин Ванаг.

— И вы вознамерились меня от нее спасти!

Я вложил в эту фразу изрядную порцию сарказма.

— Все будет зависеть от вас.

— Что же я должен сделать? — Взяв иронический тон, я уже не отступил от него.

— А что за опасность? — спросил он и посмотрел на меня победителем. — Видите, вот ваша оплошность номер один. Этот вопрос должны были задать вы.

Я изобразил секундное замешательство. Не знаю уж, как там у меня получилось, но он сделал вид, что сжалился надо мной.

— Ну ладно, начнем лучше все сначала. А то вдруг выяснится, что вы вовсе не тот, за кого мы вас принимаем.

И стал, держа в руке мой паспорт, задавать один за другим обычные стандартные вопросы: как зовут, где родился, когда родился… Словно он служил инспектором местного отдела кадров и принимал меня на работу.

Он спрашивал, я отвечал — неохотно, односложно, кривя губы. Остальные по-прежнему хранили молчание, не издавая ни единого звука, будто их здесь, в комнате, и не было. Действующими лицами являлись двое: он и я, а другие были только статистами или же, возможно, актерами на выходах с одной-двумя репликами и терпеливо ждали, когда настанет их черед выйти на сцену и произнести свои слова.

И я подумал: не он ли был режиссером того несостоявшегося спектакля на территории ФРГ? Тем более, что лица некоторых из сидевших в комнате казались мне знакомыми.

Где, например, мог я видеть вон того толстого старика в кожаной куртке?..

Но вот, кажется, исчерпались, наконец, все вопросы из листка по учету кадров.

Настало самое время возмутиться.

— Не понимаю!.. — начал я в повышенном тоне.

— Минуточку, — он не дал мне договорить. — Посмотрите, пожалуйста! Не знаком ли вам случайно этот симпатичный молодой человек?

И протянул через стол небольшую фотокарточку.

Мне не пришлось наигрывать удивление: я и в самом деле удивился.

— Но ведь… Черт побери, это ведь я! Гимназический снимок, еще довоенных лет. Как он у вас очутился?

Шмидт, или Смит, или не знаю еще как, удовлетворенно улыбнулся:

— Секрет фирмы… Ну, а это?

Кончиками пальцев он достал из вытянутого ящика стола, как фокусник из цилиндра, плотный лист бумаги. Это была фотокопия известного мне документа, начинавшегося со слов:

«Начальнику отдела политической полиции господину Дузе от Ванага Арвида, сына Яниса…»