– Все равно! – Привратник взялся за трубку внутреннего телефона. – Порядок для всех один.
– А это?
Перед ним легла стошиллинговая банкнота.
– Пожалуйста, господа, проходите! – Привратник осклабился, прибирая деньги. – Покорнейше благодарю! Все дорожает с каждым днем…
Преодолевая застоявшуюся печную духоту на лестнице, поднялись на мансарду. Открыли дверь библиотеки – и сразу же в лицо пахнуло прохладной свежестью.
Отто Гербигер, маленький и щуплый, тонул в своем старомодном просторном кожаном кресле. При виде, меня он кротко и ласково улыбнулся:
– Господин профессор, какая честь!
Он торопливо обогнул письменный стол, подал мне мягкую узкую безвольную руку.
– Это Герберт Пристер. Вы знакомы?
– Как?! Сам Герберт Пристер, некоронованный король сенсационных репортажей?! – Гербигер и его одарил той же кроткой улыбкой, однако руки не подал. – Надеюсь, я не стану героем ваших очередных разоблачений!
– Как знать, как знать!
Гербигер понимающе усмехнулся, оценив грубоватую репортерскую шутку.
Он предложил нам сесть. Однако Герберт Пристер с профессиональной бесцеремонностью устремился к книгам.
– Нет, я лучше посмотрю полки.
– Предупреждаю заранее, ничего сенсационного вы там не найдете. Сплошная периодика.
– Ничего, ничего, вы себе беседуйте…
И пошел щелкать своим миниатюрным фотоаппаратом. Гербигера коробило, но он деликатно молчал.
– Уж и не чаял застать вас здесь, господин Гербигер. Такая жуткая заметка в газете!
– Я и сам ущипнул себя сегодня утром, чтобы убедиться, не сон ли это… Вот только сейчас закончил долгое объяснение с редакцией «Курира».
– И что же?
– Говорят, кто-то их подвел, кто-то что-то не проверил. Извиняются, даже предлагают денежную компенсацию. Как будто в деньгах дело… А я прождал вас вчера целый час! – Он смотрел на меня с мягкой укоризной.
– Никак не смог, прошу простить. Нарушение правил уличного движения, дорожная полиция, долгие объяснения… Мне, право, было бы гораздо приятнее сидеть с вами в «Трех топорах», чем в полицейском участке.
– Ах так! Тогда понятно! – Он без тени беспокойства косился на Герберта Пристера, который, как коршун, кружил и кружил со своим «Миноксом» у книжных полок. – Уверяю вас, господин Пристер, там нет ничего достойного внимания!
– Да я уж и сам вижу.
Однако от книг не отходил.
– Господин Гербигер, – начал я, как мы по дороге сюда условились с Пристером, – вы собирались мне что-то сообщить.
– Я?! – искренне поразился он.
– Насчет агентов некоей организации с аббревиатурным названием ЦРУ.
– ЦРУ?! Это ужасно! – Его голубые глаза смотрели на меня с детской наивностью. – Это ужасно, – повторил он, – но вы, наверное, меня неправильно поняли, господин профессор. Просто мне было бы приятно отобедать с вами – и все.
– Ах вот как!
– Посмотрите! – Он легким кивком указал на магнитофон, который журналист оставил на краю стола. – Эта штука обладает способностью взрываться с силой, не меньшей, чем бомба.
– Эта штука не включена. – Герберт Пристер уже стоял рядом с нами. – Видите: диски не движутся.
Гербигер беззвучно рассмеялся.
– Неважно! У репортеров всегда что-нибудь да включено. Откуда мне знать, может быть, мини-магнитофон в вашем нагрудном кармане?.. Нет-нет, господин профессор, вы ошиблись. Если бы даже я хотел вам что-нибудь рассказать, – я подчеркиваю: если бы! – то теперь, после заметки в «Курир»… Нет-нет, до смерти мне осталось не так уж долго, и торопить это печальное событие не имеет никакого смысла.
– А здесь ничего секретного? – Герберт Пристер бесцеремонно ворохнул бумаги на столе. – Мне с профессором очень хотелось бы подцепить за хвост кое-кого из вашего уважаемого научного общества.
– Осторожно, ох, осторожно, господин Пристер! Этот ужасный закон о печати – вы же лучше меня знаете.
Щелкнул включатель магнитофона.
– Вот теперь я его включил, будьте внимательны! Господин профессор, вы хотели задать вопросы.
Я посмотрел на Гербигера. Ни тени настороженности или растерянности на лице! Все тот же доверчивый, наивный, чуть удивленный взгляд.
– Честно признаюсь, меня смутил ваш русский язык, господин Гербигер.
– Да-да, сам чувствую: я стал его забывать. – У него даже слегка запечалились глаза. – Отсутствие разговорной практики, легко понять.
– Я не об этом. «Аэроплан», «вакация», «ресторация», устаревшие языковые обороты… Так в России не говорят уже давным-давно.
– Ну и что же?
– Вы разве не в Советском Союзе овладели русским?
– Что вы! Моим учителем был один старый эмигрант, бывший российский граф. В те годы он уже лишился всех своих поместий, работал шофером такси и был активным членом профсоюза! – рассмеялся Гербигер. – Даже в пикетчиках ходил во время забастовок, представляете?
– А в Советском Союзе вы жили?
– Никогда!
Его глаза лучились ангельским чистосердечием.
– В Москве, в Свердловске, в Новосибирске? Бутафором в театре?
– Да ни единого дня!.. Вероятно, господин профессор спутал меня с кем-то другим. Не мудрено: у вас в Австрии было столько всяких встреч.
Герберт Пристер снова щелкнул клавишей своего малогабаритного кассетного магнитофона.