Ржавый капкан на зеленом поле

И он начал с самого начала. В Риге уже довольно долгое время успешно действует наш разведчик. При нем до последнего времени находилась радистка с рацией. Но произошел несчастный случай. Глупый, нелепый. Девушка оступилась на улице, упала и сломала ногу. Попала в больницу. Оказался множественный осколочный перелом большой берцовой кости. Лежать в гипсе минимум четыре месяца. Разведчик остался без связи. Срочно требуется радистка, владеющая русским, немецким и латышским языками.

– А девушка? – спросила я.

– За неё беспокоиться нечего. Она на легальном положении. Отлежится и выйдет из больницы. А вот где нам взять другую? Такую же, тоже легализованную. Иначе ему нельзя.

– Думаете, я подойду?

– Давайте разберемся.

И мы стали разбираться. О моей работе в подполье в городе мало кто знал. Я даже не попала в список лиц, разыскиваемых оккупационными фашистскими властями в Прибалтике. А ведь туда заносили всех мало-мальски подозреваемых в сочувствии Советской власти.

В городе считали, что меня отправили учительницей за провинность. Но вот куда отправили?

– В Карсаву, – уверенно сказал Максим Максимович. – И на днях вы уехали оттуда, побоявшись, что местечко вот-вот захватят красные.

– А что я там делала, в Карсаве?

– Как что? Преподавали немецкий язык. Об этом будет самым подробнейшим образом сказано в ваших «папирах». Кстати, ваша фамилия в документах – Бирон. По матери. И по национальности вы немка, фольксдойче. Опять-таки по матери.

– А если они запросят Карсаву?

– Не успеют. Фронт в движении, местечко за это время наверняка освободят… Не беспокойтесь, документы у вас будут подлинные. С ними хоть в Берлин.

– Надеюсь, так далеко дело не зайдет.

Я шутила, а Максим Максимович возьми да скажи на полном серьёзе:

– Этого никогда нельзя знать наперед…

Мы обговорили все детали. Осталось неясным лишь одно:

– Где я буду жить в Риге? Хотя бы первое время? Гостиница бедной беженке не может быть по карману. А частную квартиру пока найдешь…

И тут Максим Максимович спросил:

– Вам знакома такая женщина – Дарья Тимофеевна Скобелева?

– Скобелева? – переспросила я, недоумевая.

И вдруг меня пронзила догадка:

– Даша?! Бог мой! Неужели Даша? Она жива?

– Вполне. Хотя и не очень здорова.

– Где же она?

– В Риге. Прислугой у зубного врача Рудольфа Межгайлиса.

Даша!.. Я спрятала лицо в ладонях. Моя няня! Она вынянчила Сашу, потом меня, уже без матери. А я считала ее погибшей вместе с отцом и братом.

– Кстати, Рудольф Межгайлис, по нашим сведениям, знал вашего отца. Это тоже неплохо. Вы явитесь в его дом не совсем чужой…

Мою переброску подготовили в спешке, но тем не менее очень тщательно. Разведчик, к которому меня посылали, добывал ценнейшие сведения, но с каждым потерянным днем они безнадежно устаревали.

По цепочке связных отряда меня доставили в Крустпилс. Там окончательно экипировали, и я села в поезд на Ригу с двумя чемоданами, набитыми платьями, бельем, всякой всячиной, полагающейся молодой женщине. В карманах у меня были деньги, всевозможные «папиры» и прочный аусвайс – удостоверение личности с фотографией, заменявшее в условиях оккупации паспорт.

На квартиру преуспевающего рижского зубного врача Межгайлиса, занимавшую целый этаж в центре, на улице Лачплеша, я заявилась с черного хода. Дверь открыла Даша. Как она, бедная, изменилась! Совсем старушка.

– Даша!

Она меня узнала не сразу.

– Здравствуйте, барышня, – щурилась она подслеповато в ожидании.

– Даша! Дашенька!

Я не выдержала, схватила ее в объятья. И только тут она… Нет, не увидела – догадалась. Как выяснилось потом, у нее стало плохо со зрением. Дома, в неярком свете, в привычной обстановке, она еще кое-как управлялась. А на солнце почти ничего не видела.

Мы проговорили в ее клетушке рядом с кухней целый час. Она смеялась и плакала, никак не могла унять слезы. Я узнала, каким образом ей удалось уцелеть после той страшной бомбежки. Даша отправилась в хлебную лавку. Вышла из дому, завернула за угол, к бульвару. В это время и начался налет.

Когда она возвратилась, на месте нашего дома дымилась груда развороченных балок и кирпичей…

– Ох! – спохватилась Даша.- Обед! Господин Межгайлис меня со света сживет! Чтобы ровно в два – и ни минутки позже.

– Я пойду ему скажу.

– Иди, милая, иди! Он ведь и барина нашего-то, Николая Тихоновича, хорошо помнит. Авось и тебе, его дочке родной, разрешит сколько пожить.

Межгайлис оказался чрезвычайно любезным, но и таким же осторожным.

– Как же, как же! – воскликнул он, с жаром пожимая мне обе руки. – Я вас очень хорошо знаю! Вы были совсем еще ребенком, когда я захаживал к вам в дом, долговязой девчушкой с пугливыми глазами и длинными косами. Правда, вы с тех пор чрезвычайно изменились. К лучшему, мадемуазель Авдина, к лучшему! – Он галантно склонил голову.

– Бирон, господин Межгайлис. С некоторых пор я ношу фамилию матери.

– Да? – сразу заинтересовался он. – По какой же причине, если мне будет разрешено осведомиться?