В 4 ч. утра на горизонте показались тёмные силуэты кораблей Гранд Флита, и через час мы заняли наше место в строю. В обычном походном порядке эскадры повернули на S, идя зигзагообразными курсами для защиты от подводных атак. Бывший мой корабль «Hercules» шел под флагом командующего 5-ой эскадрой и буксировал привязной аэростат. Походный строй Гранд Флита не потерпел никаких изменений после Ютландского боя – это бросалось в глаза. Очевидно, думал я, и тактика осталась неизменной: приближаться к врагу, доколе возможно, строем фронта параллельных кильватерных колонн и лишь в последнюю минуту развернуть линию баталии, не заботясь о том, что ее бесформенно-громоздкая длина и связанная с этим трудность маневрирования не дают возможности ни окружить, ни преследовать противника. За проверкой моих мыслей я обратился к Клинтон-Бейкеру; он подтвердил, что Ютландское сражение не внесло изменений в тактику линейного боя. Он метко охарактеризовал эту тактику, когда язвительно заметил: «Мы все еще по- прежнему гуси и можем двигаться только гусиным маршем». Холодный юмор, с которым были произнесены эти слова, как нельзя лучше подходил к его мефистофелевской бородке.
В 6 ч. 15 м. утра поступило радио, что легкий крейсер «Nottingham», находившийся на правом фланге флота, получил два попадания торпедами с неприятельской подводной лодки. Враг был, таким образом, в соприкосновении с нами. Радио это возбудило надежды и оживленное настроение на мостике «Benbow»: «Будем надеяться, что мы в этот раз сойдемся с врагом». Флот повернул на обратный курс, чтобы уклониться от подводных атак, но вскоре опять лег на S. Меня удивило, почему мы так долго держимся вдоль берегов Шотландии и не отворачиваем к SO или по крайней мере к SSO, так как мы могли бы тогда отрезать предполагаемому противнику путь отступления. Новое радио известило нас, что в «Nottingham» попала еще одна торпеда, и он просил прислать эсминцы для противолодочной защиты. Адмирал Битти с линейными крейсерами находился в это время в 25 милях от Гранд Флита. В 7 часов утра ему было послано распоряжение держаться в пределах видимости разведывательных сил. Этот радиосигнал дал Бакеру повод иронически заметить, что главнокомандующий решил на этот раз держать резвого Битти на привязи.
В дальнейшем мы продолжали идти переменными курсами, но основной курс наш был по-прежнему S, вдоль берега Шотландии. Походный строй Гранд Флита имел впереди и на флангах завесу из эскадренных миноносцев; они шли большим ходом зигзагообразными курсами. Я удивлялся, что противолодочная завеса не нуждалась ни в каких сигналах. По-видимому, эсминцы пользовались полной самостоятельностью при исполнении своих обязанностей в рамках определенного оперативного ордера. Штаб флота и начальники флотилий не беспокоили их излишними сигналами, которые только напрасно отвлекали бы внимание командиров. Из моей прежней службы мне было знакомо, что высшие штабы часто злоупотребляют своим правом подымать сигналы, и поэтому само обуздание в этом отношении служило для меня показателем хорошей школы Гранд Флита. Около 9 ч. утра с береговых станций и с легких крейсеров стали поступать радио о появлении цеппелинов. В 9 ч. 45 м. показался один цеппелин. Он шел с Ost’a, снизился на некоторое время из-под облаков, чтобы сосчитать, по-видимому, наши кораблиТ'и затем опять поднялся в высь и скрылся в направлении на Ost. Почти в то же самое время пробили боевую тревогу. Трудно было допустить, чтобы противник так близко подошел к английским берегам, и поэтому успех нашего похода казался мне маловероятным. К тому же цеппелин установил наше место и, очевидно, передал его немецкому морскому командованию. Вернее было ожидать, что неприятель готовит нам какую-нибудь неожиданность. Ему удалось выманить Гранд- Флит из опорных пунктов, и теперь он пустит в атаку подводные лодки, которые, очевидно, выставлены на позициях. Флот продолжал двигаться к югу и в 1 ч. 45 м. дня находился в пункте 55° 40’ N и 1°0' Ost.