«С Атомной бомбой мы живем!». Секретный дневник 1945-1953 гг

Но в таком ответе Музрукова 70-х годов виден государственный масштаб Берии. А из истории, рассказанной Борисом Глебовичем за два десятка лет до этого, виден человеческий масштаб Лаврентия Павловича.

И этот масштаб был, надо признать, равновелик его державному масштабу.

Берия мог — по воспоминаниям легендарного изготовителя документов для наших разведчиков, гравёра НКВД Громушкина, знакомясь с аппаратом ГУГБ НКВД СССР в 1939 году, задать вопрос рядовой сотруднице: «Почему такая худая? Болеешь, что ли?» И, получив ответ, что нет, мол, просто худая, тут же отдать приказ начальнику ГУГБ Меркулову: «Отправь её в санаторий. Пусть отдохнёт».

Он мог — уже в должности заместителя председателя Совета Министров СССР, председателя Спецкомитета, в звании Маршала Советского Союза — пригласить к себе в кабинет для личного знакомства молодого, подающего надежды, физика Сахарова и ещё более молодого студента физфака МГУ Олега Лаврентьева, недавнего сержанта. И встретил их стоя, выйдя из-за стола, пожав руку и пригласив садиться. И мог тут же поинтересоваться у на редкость пухлощёкого Лаврентьева: «У вас почему щека распухла? Зубы болят?»

На просьбе о предоставлении отпуска Юлию Харитону он не просто накладывает разрешающую визу, но приписывает: «Обеспечить хорошим лечением».

А его личная забота о быте Сахарова?!

Через много лет, в 1989 году, в московской квартире академика Сахарова он и доктор наук Лаврентьев встретились вновь. И Сахаров — по свидетельству Лаврентьева — много говорил о Берии, вспоминал его. Знавшие Берию лично, Сахаров и Лаврентьев приютились на кухне, а по квартире нагло расхаживали и резвились члены депутатской Межрегиональной группы из легиона разрушителей великой Державы, которую Берия создавал.

Сахаров под конец жизни позволил этой своре воспользоваться своим именем как знаменем, но уже понимал, похоже, что его на излёте жизни просто используют, как походя используют шлюху.

Потому Сахаров, наверное, и вспоминал Берию. Слишком огромным и впечатляющим был контраст между ним и этими.

20 августа 1951 года актриса Юлия Солнцева обращается к Берии с просьбой принять и поддержать её мужа, знаменитого кинорежиссёра Довженко, которого травят в Союзе кинематографистов. Берия никогда не курировал вопросы культуры, он не министр внутренних дел, не министр государственной безопасности. Он — по горло занятый зампред Совмина СССР, курирующий половину экономики и Урановую проблему в придачу.

Однако Солнцева обращается к нему, и он не кладёт просьбу под сукно, а направляет её в секретариат ЦК ВКП(б) заведующему Отделом художественной литературы и искусства ЦК B.C. Кружкову с просьбой помочь, а секретариат Берии берёт вопрос на контроль и дополнительно договаривается с работниками ЦК о том, чтобы Солнцеву там приняли.

Не сразу, но партийные чиновники раскручиваются, и положение Довженко улучшается, о чём сообщается и в секретариат Берии. Значит, работники ЦК знали, что Берия имеет привычку через некоторое время выяснять, как идут дела с выполнением тех просьб, с которыми к нему обращаются люди.

Актёр Черкасов 8 мая 1951 года пишет Берии о своей мечте сыграть роль Маяковского в фильме по сценарию Катаняна и просит содействия. Это уж совсем просьба не по адресу — влияние Берии в столичной интеллигентской, а тем более киношной сфере равно нулю. Но сам факт того, что великий актёр, отчаявшийся найти понимание у коллег, обращался к Берии с такой просьбой, тоже говорит о Лаврентии Павловиче как о человеке многое.

Если не всё!

И почему, собственно, Черкасов обратился именно к Берии? Что ж, он сам объясняет это так:

«Я набрался храбрости написать Вам это письмо и послать Вам сценарий, потому что в моей памяти свежа встреча с Вами и Ваше удивительное внимание.»

На этом письме есть резолюция Л.П. Берии: «В ЦК ВКП(б). Маленкову Г.М. Прошу Вас заинтересоваться. Л. Берия. 14.V» и Маленкова: «На Секретариат». Позднее сценарий был признан слабым, но предложение «заслуживающим поддержки». Однако Черкасов так и не сыграл Маяковского, а после июня 1953 года обращаться с просьбой об этом было уже не к кому.

Так же внимательно отнёсся Берия к просьбе киноактрисы Лидии Смирновой о выделении ей и её мужу кинооператору Рапопорту квартиры в высотном доме. В 90-е годы она несколько переврала эту историю, но спасибо хоть не опустилась до побасёнок насчёт того, что получила квартиру якобы за «ночь насилия над ней». Зато актриса Татьяна Окуневская расписала в те же 90-е годы это мифическое насилие на «карельско-берёзовой» кровати во всю силу своей «художественной» фантазии.

Но вымыслы Окуневской очень уж контрастируют с теми документами, подтверждёнными фактами, которые приведены выше. И факты показывают, что реальный Берия в реальном, а не живущем в «Александровском саду» советском обществе пользовался репутацией отзывчивого и обязательного человека, умеющего проникнуться бедами и проблемами тех, кто к нему обращается.