Читаем С автоматом в руках полностью

Это был длинный день и такой трудный, что и сказать нельзя. Олива с облегчением вздохнул, когда наступил вечер и стало темнеть. На вырубки опустился низкий серый туман. Вдруг Олива вскочил на ноги. Из дома вышел Прокеш с ружьем за спиной и собакой. "Нельзя ему никуда идти", - подумал Иван и вышел из кустарника. Лесничий испуганно вздрогнул, но тут же узнал Оливу.

- Пан Прокеш, - сказал тихо Иван, - сегодня вам придется от этой затеи отказаться. Мы проводим одну операцию.

- Да я просто хотел прогуляться. Ну, если так...

- Лучше завтра утром. Или вечером. А сейчас запри те дверь и никому, кроме нас, не открывайте. Если что-нибудь понадобится, я дам вам знать. Мы ждем кое-каких гостей.

- Хорошо. Заходите к нам, - улыбнулся лесничий. - Вместе поужинаем!

Разговаривая с Оливой, Прокеш не подозревал, что всего в нескольких метрах от него замаскировались еще два голодающих.

- Случай слеп, - шепотом сказал ребятам Олива, вернувшись на свое место. - Пусть лучше сидит дома, а то произойдет ненужный переполох.

Он сдул с пулемета хвоинки и устремил взгляд в серый туман. Над границей пронесся самолет, вероятно американский "пайпер". Его звук становился все слабее, потом исчез совсем. И опять кошмарно бесконечная тишина, холодная ночь, туман. Они ждали.

Не спеша занимался рассвет. И вдруг бесконечной тишине пришел конец.

- Сто-ой! Стой!

Протяжный крик донесся со стороны соседней группы и потонул в очередях двух-трех автоматов. Иван вскочил из-за пулемета. Стреляли меньше чем в километре от них. Короткие очереди трещали в ложбине и отражались от стены леса. Эхо многократно повторяло их.

- Пошли! - закричал Иван. Дорогу он знал хорошо. Она была узкой и каменистой, скрытой в темноте, но Олива и его люди мчались по ней во весь дух. Олива тащил пулемет.

Стрельба утихла. Только доносившиеся издалека голоса вели группу Оливы к уединенному дому, где произошла перестрелка. Вот они добежали до поворота. Навстречу им, тяжело передвигая ноги, шел по дороге какой-то человек.

- Стой! - закричал Олива и дал очередь над голо вой неизвестного. Человек остановился в нескольких шагах от Ивана.

- Руки вверх и не шевелиться! - закричал Иван.

В этот момент за поворотом снова раздались сначала пистолетные выстрелы, а затем автоматные очереди. Олива стоял возле задержанного. Другие пограничники даже отскочили в сторону, держа оружие наизготовку. Олива осторожно приблизился к человеку в длинном темном плаще.

- Уложи его на землю, негодяя, - вмешался кто-то из группы Оливы и тут же приказал: - Ложись!

Незнакомец быстро улегся на каменистую дорогу и развел руки и ноги в стороны, будто его долго этому учили.

- Обыскать и связать! - распорядился Олива, а сам побежал дальше. Из-за поворота доносились возбужденные голоса. Со стороны Ждара приближался мотоцикл.

- В чем дело? - на бегу закричал Олива, направляясь к группе людей, силуэты которых вырисовывались на другом конце сада, где совсем недавно Цыган и Стромек устраивали привал во время своей поездки в Тахов.

- Взяли мы их! - закричал кто-то. Олива подошел к столпившимся людям. И хотя было темно, он узнал ребят, с соседней заставы справа.

- Мы тоже взяли одного, прямо в руки та нам угодил. Двое мужчин, подняв руки, стояли у края канавы.

Пограничники направили на них автоматы.

- Один в саду. Получил очередь, - взволнованно объяснял командир патруля Ивану. Подъехал мотоцикл. Это был еще один патруль из Ждара. Командир ждарского патруля и Олива, не сговариваясь, быстро связали обоих задержанных. Иван закричал, обращаясь к одному из за держанных:

- Сколько вас было? А ну отвечай, не то я тебя сей час нафарширую.

- Четверо, - поспешил ответить связанный.

Иван осветил их лица. Те заморгали. Незнакомые физиономии, взволнованные, удрученные и злобные: их путешествие не состоялось. Рассветало. Мотоциклист направился по высокой пожелтевшей траве вниз, к саду. Иван вслед за ним перепрыгнул канаву. Под яблоней, возле которой они часто отдыхали во время патрулирования и лакомились ее плодами, лицом вниз неподвижно лежал человек. В мокрой руке он все еще сжимал пистолет.

Олива застыл на месте. Этого человека он хорошо знал. Иван нагнулся к мертвому и прошептал:

- Дядя.

Это был тот, за которым они так долго охотились. Его кожаная куртка была продырявлена пулями. Судьба оказалась благосклонной к ребятам с соседней заставы. Ивана передернуло.

- Ты его знаешь? - спросил мотоциклист.

- Конечно. Это Дядя. Агент высшего класса.

Привели троих задержанных. Вахмистр с соседней заставы, немного успокоившись, послал мотоциклиста позвонить в Тахов и сообщить о случившемся.

- Мертвого не трогать, - крикнул он Ивану, который тоже возвращался из сада.

- Не шуми, это любому ясно, - сказал Иван. - Ты его знаешь? Это Дядя, он ходил через границу на нашем участке.

Задержанные лежали в канаве со связанными за спиной руками. Пограничники сторожили их.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное