Читаем С автоматом в руках полностью

То, что Адольфа оставили на заставе, безусловно, противоречило всем правилам. Жил он по-прежнему в чулане. Топил печь в канцелярии у дежурного, чистил конюшню, помогал Ярде Мачеку на кухне. Там он наедался вдоволь и курил. Это была одна из его слабостей, о другой речь впереди... Адольф умел и готовить, и, хотя повар не знал по-немецки ни слова, им всегда удавалось договориться, и еда получалась хорошей. Ярда раздобыл для немца одежду, отвел постричься к Динару, и внешний вид Адольфа изменился до неузнаваемости. Он был трудолюбив и, действительно, умел все: перешил вещи, которые получил; обмазал в кухне печь и в конце концов взялся за починку старого радиоприемника. Особую симпатию он испытывал к ребятам из отделения Хлоупека: носил им дрова, чистил сапоги и гладил брюки. Через четырнадцать дней он уже пользовался полной свободой и мог ходить куда хотел. Без разрешения он ничего не брал, в еде был непривередлив и бывал бесконечно благодарен за пачку сигарет. Вскоре его знали все жители в деревне.

В первый раз беда стряслась с ним незадолго до рождества. Сидя на бочке в магазине, он выпил с Ярдой Мачеком чего-то крепкого. Потом кто-то угостил его еще и пивом, и Адольф пришел в хорошее расположение духа. Между тем он потребовался Пачесу: надо было наколоть дров. Об этом Адольфу за очередной бутылкой пива сообщил Стромек. Немец выпил еще на дорожку и довольно неуверенным шагом направился к дому Пачеса. Он был рад, что в его помощи кто-то нуждается, ему нравилась молодая, болезненная жена Пачеса, и он с удовольствием выполнял разную работу у них дома. Вид у него был не очень здоровый, и Пачесова, чтобы подкрепить его, сварила крепкий грог... В дровяной сарай Адольф пришел пьяный до потери сознания и принялся рубить все, что попало под руку. Он разбил окно, расколол десять здоровенных досок и поломал экипаж штабного вахмистра. Закончив свой труд, Адольф, не попрощавшись, отправился восвояси, но по дороге столкнулся с Пачесом. Штабной вахмистр бросился было прямо в сарай, схватил кнут и помчался к заставе, однако Адольфа и след простыл. Он не пришел даже к ужину и появился только поздно вечером. На следующий день всю вину свалили на добрую пани Пачесову, но Адольф должен был все привести в порядок. Он отремонтировал экипаж, раздобыл новые доски, привел в порядок сарай и вставил стекло в окно. Пачес теперь посмеивался, вспоминая тот случай, но все же предупредил своих подчиненных, чтобы те не давали Адольфу алкогольных напитков. Это распоряжение, однако, не всегда выполнялось...

И вот наступил сочельник, первый для них на границе. Стол ломился от яств, в его сервировке принял участие сам хозяин ресторана Киндл, вызвавшийся помочь Ярде. Зеленая креповая бумага приглушала свет лампы на потолке. Возле каждой тарелки лежал посыпанный сахаром замечательный рождественский пирог, пекла который тетя Благоутова. Хозяин ресторана, дипломированный кондитер, испек фантастические торты; в связи с торжественным случаем он снабдил пограничников и посудой. После обеда ребята навестили в деревне своих знакомых и друзей, пожелали им хорошо провести праздник и немного выпили. Адольфу тоже кое-что перепало. Его нельзя было узнать: в белой рубашке с галстуком бабочкой, в черном костюме, в совершенно новых полуботинках.

- Пижон, - обратился к нему Храстецкий, - где твоя гармошка?

- Здесь, - показал Адольф под кухонный стол, где обычно держал ее.

- Вы что, и в самом деле за праздничный стол вместе с нами посадите немца? - сказал Репка. - Быстро же вы обо всем забыли! Нечего ему здесь делать!

Ребят эти слова привели в замешательство. Стромек, обернувшись к Репке, решительно заявил:

- Ты это оставь! Тебе что, прочитать лекцию о том, что немцы бывают разные? Не все же фашисты. Ты сам рассказывал, что к тебе относились по-разному, когда ты был в рейхе. А Адольф? Если б ты его понимал, то узнал бы кое-что. Это рабочий, такой же, каким был я.

Репка со злостью махнул рукой и вышел из столовой. Адольф робко улыбнулся.

- Дурак, - проворчал Стромек, - как что не по нему, сразу умчится. Ну ничего, сейчас он вернется.

К семи часам пришел Пачес, жена осталась с детьми. Когда уселись за стол, он всех поздравил и с каждым чокнулся, в том числе и с Адольфом, который вместе с Мачеком и Гулой стоял в дверях кухни в роли официанта.

- Ну, поехали, - распорядился повар, и торжественный ужин начался. Репка тоже уже давно сидел за столом. Адольф в белой рубашке разносил блюда, убирал тарелки, поддерживал огонь в печи. Мачек одинаково заботливо относился к каждому отделению. Это был самоотверженный, верный товарищ, хотя иногда и несколько несдержанный.

Интендант Тонда погасил лампу и зажег свечи на елке. Все притихли, вспоминая о доме, о родных, о матерях, которые прислали своим мальчикам на заставу к рождеству массу гостинцев. Все, кроме личных подарков, ребята отдали интенданту и теперь узнавали на блюдах сласти, присланные их мамочками. Репка чокнулся с Адольфом, немец пришел в восторг и выбежал из столовой. Вскоре он вернулся, протирая мокрые от слез очки.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное