С ба-а-льшим приветом!

…Во всяком случае, доступ к прекрасному Иосиф Аронович получил сполна. Он уже довольно свободно ориентировался в ситуации в музыке. Например, точно знал, в какие залы слушать музыку ходить стоит, а в какие он – ни ногой. Скажем, самым лучшим убеждённо считал Тонхалле (что-то наподобие, по слухам, московского Зала Чайковского или, что было более знакомо Осипу, типа их поселкового Дворца культуры чулочников). И вовсе не из-за акустики или удобства расположения мест в зале, вовсе нет. Всё тут было гораздо тоньше: дело в том, что именно в этот концертный зал Иосифа Ароновича пускали на концерты за полцены. По льготному зелёному паспорту, на который имели право малоимущие получатели социального пособия. Само собой, Иосиф Аронович отдавался Музыке один, без жены Сары, но это-то как раз, Василий, логично: одному-то дешевле. Ещё неизвестно, пустили ли бы супругов вдвоём за полцены, а так – пожалуйста, битте шён! Конечно, для полного счастья, для абсолютного наслаждения высоким музыкальным искусством Гайдна, Генделя, Глюка и самого Баха Иосифу Ароновичу недоставало самой малости: чтоб в билетной кассе концертного зала этого Тонхалле учитывали и его ветеранское удостоверение, и тогда, может быть, входной билет обходился ему ещё дешевле, а то, глядишь, и вовсе бесплатно. Но… в этой непонятной стране почему-то не принимали в расчет несомненные заслуги Осипа Ароновича на тяжёлом бухгалтерском поприще в советской чулочной индустрии. Приходилось довольствоваться тем, что давали.

В этот раз давали Баха… Вот, Василек, собственно, и все, что пока что мне рассказал новый знакомый мой, собрат по счастью. А я уж тебе начистоту, не взыщи. До скорого!

Меня схватили за руку Письмо девятое

Халлё, Василий! Так здесь говорят во многих случаях, не только по телефону. Например, когда хотят окликнуть кого-то, с кем не знакомы… Ну, Вась, не дотумкают они никак, что проще, яснее и, главное, выразительнее обращаться к человеку (будь он хоть женщина, хоть кто) так, как мы привыкли: «Эй, мужчина!» или «Женщина! Вас здесь не стояло!»… Так нет же, тут и там только и слышишь: «Халлё, халлё»… Ну, Вась, поскольку я уже тут у них вполне местным стал, то и ты приспосабливайся: «Халлё тебе от нас с той же Любой сердечное!». Опять со мной приключилось нечто странное, никак не привыкну…

А началось с того, что меня, Вась, на днях просто… схватили за руку! Прямо на месте застали. Не отходя от кассы. От билетной кассы нашего главного вокзала. И это, заметь, спустя столько времени после моего приезда в эту страну… В прошлую субботу (эту подробность, Вась, запомни, она нам ещё пригодится дальше).

Итак, подходит, значит, моя очередь, всовываюсь, как всегда, в окошко:

– Энтшульдиген, – членораздельно, как учили на курсах, говорю кассирше. И, конечно, при этом улыбаюсь во весь рот, как у них тут принято.

Она тоже улыбается, как её научили, смотрит на меня вопросительно. Видимо, ждёт, что я ещё какие-нибудь слова знаю… А я молчу, как назло. Что-то меня заклинило, начисто текст забыл, что друзья научили…

– Bitte?.. – Она мне. Мол, смелее, Herr, я вся внимание, говорите уже наконец что-нибудь, дорогой вы мой, чёрт бы вас побрал: – Bitte?!..

– Я хотел бы… – начинаю вспоминать текст, как научили, – цвай карте… туда и обратно… на сегодня… Дюссельдорф – Франкфурт… (Решили мы с той же Любой на денёк во Франкфурт смотаться с познавательными целями прикупить чего-нибудь).

Вижу, несмотря на тот лепет, что из меня выдавился, она всё же смысл ухватила довольно близко к тексту: пальцы её проворно забегали по клавиатуре компьютера и, машинально взглянув на экран, она нажала ещё какую-то важную кнопку, после чего из аппарата сбоку медленно выползла бумажка. Она протянула её мне:

– Bitte, – похоже, других слов для меня у неё не было. А на бумажке с немецким текстом я прочёл главное: 140 евро… Я довольно быстро перевёл в уме эти цифры с немецкого на русский и полез в карман за бумажником, как всегда, тяжело вздохнув от природной прижимистости… Поэтому процесс отдавания денег у меня каждый раз проходит мучительно долго. Наконец, я вынул две сотенные бумажки и уже было протянул их кассирше, но…

Но как раз в этот ответственный момент расплаты, Вась, меня и… схватили за руку:

– Entschuldigung! – строго сказал мужской голос на немецком, а потом и на русском с явным гэдээровским акцентом (учил, видать, в школе): – Почему вы платить?!

Я, честно признаюсь, испугался не на шутку: всего-то без году неделя в стране, а уже такая слежка за тобой… Вернее, за мной.

– Но, энтшуль… то есть простите… – Я не знал, чем и на каком языке оправдаться. – Вы же видите, – я кивнул на виноватую кассиршу в окошке, – она сказала, что с меня 140 евро…

– Она сказала richtig… То есть… sie sagte правильно!.. Но вы не знать – сегодня же Samstag!.. То есть – heute суббота!..

– Ну и что с того, что суббота?! – Я почувствовал, что у меня тихонько «едет крыша»…