С Байроном в XXI век

В одночасье оборвалась счастливая и беззаботная юность Сергея. Отец был для него большим миром познания и добра, в который теперь ему предстояло войти самостоятельно. Придется торить к нему тропинку в один след. Без отца. Но в сердце сына жил и живет отцовский повелительный голос предостережением, назиданием, вечным зовом к добру.

«Мои мысли, отец, с тобой и о тебе, пока буду жив». И сейчас припомнилось, как был отец непреклонен и строг на глухариной охоте. Глухарей боготворил, о них знал все тонкости и секреты. Его душа купалась в их трелях. Заклинал Сергея не губить глухариные стаи на галечниках у речных отмелей и яров, считал это таким же преступлением, как дитя загубить у материнской груди.

На охоте отец требовал неукоснительного подчинения. И не дай бог без надобности заломить ветку, сорвать жарок, пламенем костра подпалить ствол или лапы хвойников. Даст такой взбучки, мало не покажется. «Топай-ка домой пешком, коль в тайге вести себя по-человечески не можешь!»

В первые годы без отца, самостоятельно охотясь, Сергей нередко сталкивался с непростым чувством справедливости в охотничьих делах. Ведь из-за неуместной жалости можно вмиг «расшаркаться» желанным обедом голодному атакующему зверю. Но имея надежного защитника – ружье, жалко убивать зверя лишь за то, что ему природой дано по необходимости быть человеку кормом. Такое случалось у Сергея редко. Чаще удавалось найти мирный исход недружелюбной встречи двух животных: человека и зверя. Побеждал разум. Назиданием этому был и случившийся, никак не забываемый, навсегда проклятый им день.

…Прошлой осенью он вымолил у бригадира две недели и уже сидел в «уазике», грея мотор, когда к нему подошли Тарасов и Тузукин, городские вахтовики, собригадники. Стали просить показать им таежную глухомань, токовища, взять с собой на глухариную охоту. Настойчиво умоляли, клялись в послушании, и Чащин согласился. Привез Тарасова и Тузукина на токовище. Всё, что сам знал, рассказал, показал им.

– Не спешите, парни, стрелять. Вдоволь наслушайтесь глухариных трелей. Когда еще выпадет вам такое счастье послушать их пение. Слушайте глухаря сердцем. Сердцем же и запоминайте неподражаемую, так волнующую настоящего охотника трель.

Над токовищем сгущались сумерки. Урман становился темнее и тише. Только чернозобый дрозд нет-нет да затянет свое мелодичное щебетание, прерываемое трескучей позывкой.

Над тайгой вот-вот повиснет темная, короткая ночь. Неподалеку от тока поставили палатку. Сергей разложил уютный «токо-костерок». И потянулись тихие беседы за травяным чаем до трех ночи. Но только чуть посерело небо, екнула, встревожилась чащинская душа:

– Мужики, ружья за спины и вперед!

Те гуськом за Сергеем, крадучись, направились к центру токовища. Услышав нарастающий свист за спиной, Тарасов остановился и боязливо спросил:

– Что это?!

Чащин чуть слышно, сердито ответил:

– Помолчи ты! Говорил же – ни звука! Глухарь летит.

И тут же, обернувшись на лопотание крыльев, увидели огромного глухаря. Следом за ним пролетели второй, третий, пятый, седьмой… «Славненько натокуемся!» – возрадовался бывалый охотник Чащин.

Самцы разлетались по разные стороны леса, ныряя в густые кроны деревьев. Дойдя до схрона, Сергей услышал первые звуки, скорее напоминающие негромкое щебетание пичужки, чем запев царственного глухаря. И вот уже торопливый, едва уловимый конец песни. «Салага! Тебе, однако, лишь через год настоящим глухарем стать».

Парни рвались к соснам и намеревались делать подскоки, но Сергей удержал их, грозя кулаком. И только в первых лучах разгорающейся над тайгой зорьки отпустил торопыг от себя. Сам же, затаившись в схроне, продолжал сливаться с реликтовой симфонией токовища.

Шло время. Все реже и реже заливались любовными песнями глухари. Сергей, прислушавшись к солисту на кружевной лиственнице, сделал несколько подскоков и затаился под ее шелковистыми лапами.

Над его головой глухарь, заканчивая последние «чи-чи-фшя», издал хвостом знакомый «пыр-рр». Тут же что-то теплое коснулось кончика чащинского носа. «Это знак на удачу». Выстрелил. Не подходя к шумно упавшей добыче, увидел в пятнадцати шагах на соседней ели низко сидящего на раздвоенном сухом суку еще одного поющего.

Парни за две предрассветных зорьки положили в рюкзаки по два увесистых глухаря. Сергей считал это, и гостям наказал, что таков и есть лимит удовлетворения охотничьего азарта. Ему казалось, у гостей было достаточно времени познать неповторимый глухариный мир и подружиться с ним, навсегда полюбить его и стать ему верным другом и защитником. Хватало времени сполна насладиться осенними дарами, красотами пылающей багрянцем тайги. Подобреть душой у магических токо-костров. Омыться чистотой поднебесья и влажной свежестью темных хвояков.