Затем мы едем в город Чончжу – большой, равнинный. Заходим в местный магазин старой книги. Ассортимент там бедный, цены – высокие. Ким Самтхэ покупает для меня книгу о корейских пагодах. Потом едем в чайный дом
После ужина – снова чай. Но я заказываю кофе. В чайной кофе не подают. С трудом находят банку растворимого «Нескафе» и сахар. Разговор переключается на Россию. Самтхэ делится своими впечатлениями о поездке туда. В разговор снова втягиваюсь я. В принципе, я не интересен Самтхэ. Он сам себе «Будда», и его не интересует чужая мудрость.
В чайную заходят еще человека четыре – ее завсегдатаи, они же члены кружка традиционной корейской музыки.
Около полуночи выезжаем в деревню, расположенную недалеко от города Кимчже. Я еду на старой разбитой «киа», Самтхэ – на «хёндэ» новейшей модели «Атос» вместе со своим другом, руководителем кружка корейской народной музыки. Спать будем в доме одного молодого крестьянина – тоже члена этого кружка. Все, кроме меня и хозяина «киа», будут спать в новом металлическом доме хозяина. А я – в старом традиционном доме, с глиняным полом, глинобитными стенами, крышей, покоящейся на деревянных столбах, и деревянными дверьми-окнами, оклеенными бумагой.
Над верхней частью дверей огромные щели, сантиметра четыре. И между створками дверей тоже щели. Холодный ветер свободно гуляет по всей комнате, потому что в противоположной стене – бумажная одностворчатая дверь. Холод в помещении такой, как на улице. А звуки со двора – лай собак, мычание коров – слышны настолько отчетливо, что, кажется, спишь на открытом воздухе.
Мой спутник, владелец «киа», сообщил радостную новость: включили бойлер, и скоро полы станут теплыми. Если укрыться одеялом, то благодаря теплу от пола в узком пространстве под одеялом можно согреться, хотя по комнате и гуляет ледяной ветер.
К нашему приходу полы еще не успели достаточно прогреться. Мой спутник, однако, раздевается до нижнего белья и залезает под одеяло. Я же ложусь в одежде – в джинсах и свитере. Пусть это и невежливо, как иностранец, могу себе такое позволить: очень уж холодно. Несмотря на гулявший ветер, я быстро уснул. Где-то к середине ночи согрелся до такой степени, что, наконец, снял джинсы и свитер, но все же остался в рубашке.
Утром завтракали на кухне глинобитного традиционного дома. Хотя кухня здесь по всем правилам находилась чуть ниже уровня жилых комнат, пол в ней тоже подогревался, чего в традиционном доме не бывает. И, естественно, в кухне нет традиционной угольной топки; современный набор кухонной мебели, холодильник, газовая плита, микроволновая печь.
С нами в кухне завтракал и дед, лет 80. Сидел он, правда, за отдельным столиком. Спросил, кто я. Ответили: русский. Оказалось, что из американцев, японцев и русских последние, по градации деда, занимают самую низшую ступень. При этом и русских, и японцев дед называл скотами (
Завтрак окончен. Самтхэ знает мое пристрастие к кофе. Но найти кофе хозяину не удается, и я, как и все, пью обычную сырую воду.
Домой меня везет владелец старой «киа». Самтхэ тоже в этой машине. Приезжаем. Все прощаются со мной. Самтхэ – холодно, без видимой симпатии. Однако дарит мне почти что новый рюкзак, одолженный накануне. В нем книги на 30 тыс. вон, приобретенные для меня, да еще спортивные тапочки, купленные в Иксане, чтобы было удобнее подниматься в горы Мирыксан.
Вот такой он, Ким Самтхэ.
3. Стар и млад
Дело было солнечным и теплым утром 4 марта 1998 года в провинциальном городке N провинции Южная Чхунчхон. Одной моей знакомой кореянке потребовалось заменить набойки на туфлях. Она направилась к ближайшей сапожной мастерской, располагавшейся недалеко от железнодорожного переезда. Будка сапожника примерно такая же, как и в России, только чуть побольше по размерам, чтобы в ней можно было расстелить на полу подстилку и прилечь там в часы, когда нет посетителей и работы.