С чего начиналось

— Надо бы вам все-таки заглянуть в Барнаул, — сказал он, да я и сам это чувствовал: ответственность за комитет с меня, несмотря на то что я занимался танками в Челябинске, никто не снимал. — Среди сотрудников возникли кое-какие раздоры. Пока дело до серьезного не дошло, следует вмешаться. Впрочем, раз мы летим вместе, у нас будет еще время подробно обсудить все дела. Теперь главная задача улететь.

С начальником аэропорта Дубовым я был уже хорошо знаком. В те месяцы мне часто приходилось летать, и он знал меня как обладателя мандата ГКО.

— Мне надо в Куйбышев, а затем в Москву, — объявил я ему, здороваясь.

— Ничем не смогу помочь, Нет ни одного самолета. Разве только завтра, — ответил он.

— Но я не могу ждать до завтра. Мне надо лететь буквально немедленно, я уже условился быть в Куйбышеве завтра.

— А что я могу сделать, если нет ни одной машины?! — и он широко развел руками.

— Безвыходных положений нет. Давайте подумаем, как быть, вы человек информированный. Может быть, где-то поблизости есть машины и можно оттуда вызвать или туда отправиться и вылететь, — убеждал я Дубова.

Он задумался, стал ходить по комнате, потирая руки.

Был собачий холод, термометр показывал минус двадцать восемь градусов, временное помещение аэропорта барачного типа плохо отапливалось, а дверь комнаты постоянно открывали. Но вот Дубов остановился около меня, положил руку на плечо и, глядя прямо в глаза, спросил:

— На грузовом самолете полетите? Это вообще против правил, но, если вам так спешно надо лететь, я могу вас отправить. Через чес у нас летит самолет в Казань. Везем кольца для подшипников. Можем подбросить вас до Казани, ну, а от Казани до Куйбышева рукой подать. Оттуда значительно легче добраться.

Я согласился.

Вместе с Буровым мы поднялись по трапу. Сильный, холодный ветер пронизывал буквально до костей. Самолет был загружен деревянными ящиками, на которых лежал бесформенной грудой промерзший брезент.

— Ну, давайте устраиваться, — предложил Буров.

С большим трудом мы сбросили брезент с ящиков, освободив место для сидения. Но со всех сторон дуло, и холод был жуткий.

— А ведь, когда поднимемся, будет еще холоднее, — поежился Буров, — надо что-то изобретать. Давайте хоть шалаш, что ли, из этого брезента соорудим, все-таки не так ветер будет свистеть.

Промерзший брезент гнулся, как лист кровельного железа. Мы устроили под ящиками какое-то подобие палатки и забрались в нее. Твердый брезент держался без дополнительных креплений и подпорок.

Как будто бы не дует, но и холод пронизывает. Мы это особенно почувствовали уже в полете, набрав высоту.

Прошло много лет, мне часто приходится летать. Но когда я теперь слышу передаваемую через репродуктор информацию о скорости самолета, высоте и температуре за бортом — минус 45 или 50 градусов, я неизменно вспоминаю полет из Челябинска в Казань и невольно поеживаюсь, хотя в комфортабельных самолетах ИЛ-62 или ТУ-104 тепло и удобно, а стюардессы предлагают обильное и разнообразное питание.

В тот день в кармане пальто у меня было одно сваренное вкрутую яйцо. Я хотел съесть его. Но это оказалось не так просто. Скорлупа примерзла к белку, и очистить его долго не удавалось, а когда, наконец, я освободил часть белка от скорлупы, то откусить хотя бы кусочек так и не удалось, несмотря на все мои старания: зубы скользили, как по фарфору.

На ногах у меня были бурки, немного тесноватые, и ноги стали замерзать. Из кабины управления вышел один из летчиков и спросил:

— Ну как, живы? Не окончательно еще замерзли? Потерпите еще немного, скоро пойдем на посадку.

Когда, наконец, уже к концу дня мы прибыли в Казань, то с трудом вышли из самолета.

— Что, сильно промерзли? — участливо спросил один из летчиков, помогая сойти по трапу. На нем были меховые унты, теплая куртка и шапка-ушанка, и холода он, видимо, не чувствовал. — Ничего, отогреетесь, — весело заключил он. — Ведь сегодня Новый год. Вероятно, где-нибудь и вы его встретите.

— Ну, с наступающим! — И мы распрощались.

Действительно, через несколько часов начнется новый, 1942 год. Сколько самых разных событий произошло! Уже полгода идет война. Но на размышления не было времени. Передо мной стояла уйма вопросов — и все ждали своего решения.

Перед отъездом из Челябинска директор завода получил указания — весь броневой лист отгрузить другому заводу, находящемуся в Свердловской области. Распоряжение было подписано В. А. Малышевым — в то время он был не только наркомом танковой промышленности, но и заместителем Председателя Совета Народных Комиссаров. Тогда мы только что начали осваивать производство броневых корпусов. Выполнение этого распоряжения означало бы полную остановку работы. Ясно, что это создало бы и чрезвычайно неблагоприятное настроение среди рабочих, осваивавших технологию производства танковых корпусов. «Раз у нас металл отбирают, значит, вся наша работа не так уж и нужна!»