С чего начиналось

Наиболее широкой реакцией печати на появление атомной бомбы было убеждение в том, что новая война будет означать для всего мира самоубийство.

В редакционной статье газеты «Нью-Йорк таймс», озаглавленной «Содрогание при мысли об атомной бомбе», говорилось: «Должен быть проложен путь к разоружению и миру». Другая американская газета писала в редакционной статье, что «сегодня расщепление атома представляет собой составную часть военной машины, такой ужасной, что она оставляет миру только две альтернативы: конец войны или конец человечества».

Сообщений такого рода было очень много. Американский сенатор Карл Хэтч, например, заявил в интервью, что «перед нами стоят просто две возможности — жить мирно вместе или вместе умереть». Английский министр Джон Андерсен, под наблюдением которого проводились научно-исследовательские работы, сказал: «Мы открыли дверь. Будущее покажет, что находится по ту сторону двери — может быть, сокровищница, а может быть, только осуществление мечты маньяка о разрушении». А другой английский министр Бэвин, выступая в палате общин по вопросу об Уставе Организации Объединенных Наций, отметил, что «…никто из участвовавших в прениях не мог не упомянуть об атомной бомбе».

Вместе с тем было видно, что реакционные круги в США не преминут воспользоваться появлением нового оружия для того, чтобы изменить политику в отношении Советского Союза, пытаться диктовать свою волю с позиций силы и вообще направить все свои устремления к обеспечению мирового господства США.

Не имея достаточной смелости открыто нападать на покойного президента Рузвельта, противники его политики старались взять реванш путем всякого рода изощрений и уловок для того, чтобы помешать созданию Организации Объединенных Наций, способной обеспечить длительный мир.

Государственная политика, осуществляемая Трумэном, все больше скатывалась к антисоветизму, и уже можно было — спустя всего несколько месяцев после окончания войны — прочитать «пророчества»: прямые призывы к новой войне — теперь уже против Советского Союза.

Один из радиокомментаторов отмечал уже в то время, что реакционеры, ободренные смертью Рузвельта, в настоящее время пытаются внести раскол в американский народ путем расовой пропаганды, отравить дружбу между союзниками и этим ставят под угрозу всеобщий мир. А сенатор-демократ Тэйлор, выступая на митинге в штате Айдахо, прямо заявлял, что высшие офицеры как армии, так и флота ожидают в скором времени войны с Советским Союзом. Разъясняя, чем это вызвано, Тэйлор говорил, что «промышленники смертельно боятся коммунизма и считают, что будет лучше, если Соединенные Штаты будут действовать как можно скорее, поскольку они владеют атомной бомбой».

«Мир находится на пороге войны, которая может означать самоубийство для всего мира… Между Англией, Соединенными Штатами и их великим Советским партнером возник серьезный кризис», — так говорил американский сенатор Клод Поппер, и эти слова не могли не вызвать тревогу.

В печати и в выступлениях все чаще стали звучать призывы к объявлению превентивной войны против Советского Союза.

Меня это, разумеется, волновало, как всякого советского человека. Только что мы вышли из тяжелой войны, принесшей нам столько лишений, — и вот снова воинственные речи и призывы. При этом негласно, а порой и гласно за всем этим можно было явственно ощутить одно: США владеют оружием, какого у нас нет, и хотят пользоваться этим преимуществом даже в своей дипломатии, которая становится все более жесткой.

Мне тогда и в голову не приходило, что совсем скоро я начну принимать самое активное участие в решении атомной проблемы, как она была позже названа.

Часть II С чего начиналось

Путевка в мир атома

Было начало сентября 1945 года. Вернувшись с какого-то заседания (в то время я был председателем Комитета стандартов), я узнал от секретаря, что меня просили позвонить по такому-то номеру, как только появлюсь в комитете. Номер телефона, записанный секретарем, был мне незнаком. «Кто же это мог быть?» — подумал я.

Когда я набрал номер и спросил, кто звонил, мне сказали, что от наркома боеприпасов Ванникова получено письмо, в котором он просит перевести к нему инженера Козлова, работающего в Комитете стандартов. У нас он занимался разработкой стандартов на метизы.

— А зачем Ванникову понадобился Козлов? — поинтересовался я, — Не представляю, что он будет делать у Ванникова.

— Возможно, произошло какое-то недоразумение, — ответили мне. — Переговорите с Ванниковым, а о результатах сообщите нам.

Я позвонил Ванникову.

— А у тебя, вероятно, шестое чувство? — услышал я веселый голос Бориса Львовича. — Не можешь ли ты приехать к нам в наркомат?

— Когда?

— Да вот прямо сейчас, увидишь своих старых знакомых.

— Ну, а как же с Козловым? — спросил я Ванникова, рассказав ему, что за специалист Козлов.

— Да оставь ты Козлова! Приезжай, я буду тебя ждать.