С человеком на борту

Так и умеренное, подконтрольное разуму волнение смелого человека перед трудным, опасным делом тоже свидетельствует, что человек этот — в порядке, что дело своё он сделает как надо, а от естественного в его положении волнения не расслабится, не раскиснет, а, напротив, соберёт все свои внутренние резервы в кулак. Именно в таком состоянии был в то утро Гагарин.

Инженеры-"скафандровики", закончив свои дела с облачением обоих космонавтов в их доспехи, осмотрелись и дружно устремились к Гагарину с просьбой подписать кому специально приготовленный для этой цели блокнот, кому случайно подвернувшуюся книжку, кому даже служебный пропуск. Гагарин все безропотно подписал.

Автографы к началу шестидесятых годов уже успели войти в традицию… Иногда я думаю, как интересно было бы послушать очевидца выпрашивания первых, самых первых автографов. Наверное, тогда проситель краснел, смущался и нетвёрдым голосом человека, претендующего на что-то, явно не принятое в приличном обществе, мямлил:

— Вот тут… Если можно… Подпишитесь… Для чего? Ну, так сказать, на память…

А автор просимого автографа скорее всего подозрительно поглядывал на странного собеседника и, выражая всем своим видом крайнее недоумение, осторожно ставил свою подпись в самом верху подсунутого листка бумаги, дабы невозможно было бы вписать над подписью текст долговой расписки или иного к чему-то обязывающего документа.

Сейчас автограф вошёл в быт. Вошёл прочно. Его проситель (точнее было бы сказать — требователь) чувствует себя «в полном праве». Он подсовывает очередной, более или менее знаменитой знаменитости — лауреату музыкального конкурса, космонавту, поэту, спортсмену — листок бумаги, программку концерта, пригласительный билет на встречу кого-то с кем-то, причём делает это молча, сноровисто, очень по-деловому, а схваченная знаменитость, понимая свой долг перед обществом, столь же деловито подмахивает автограф. Иногда участники сего деяния даже не обмениваются взглядами, особенно если из охотников за автографами успела образоваться очередь.

Нет, должен сознаться, я этой автографомании так по сегодняшний день и не понял. Конечно, мне всегда приятно получить книгу с авторской дарственной надписью или фотографию с несколькими словами от изображённого на ней человека, но лишь при том обязательном условии, что эти люди меня знают, что написанные ими слова отражают какое-то их отношение ко мне. Иначе — спасибо, не нужно…

Разумеется, каждый автограф Гагарина для меня — в полном соответствии только что сказанному — далеко не безразличен. И храню я их как большую ценность. Но в то утро мне брать у него автограф очень уж не хотелось! Виделось в этой процедуре что-то от прощания, от предположения или хотя бы допущения, что другого случая получить автограф первого космонавта может и не представиться…

— Юра! — сказал я. — А мне автограф прошу дать сегодня вечером. На месте приземления.

Он обещал. И своё обещание выполнил (правда, адресовав несколько написанных на листке блокнота слов не мне, а, по моей же просьбе, своему тёзке — моему сыну).

…Когда до назначенного времени выезда космонавтов на стартовую площадку оставалось минут пятнадцать—двадцать, начальник ЦПК Е.А. Карпов, ткнув пальцем в гермошлем Гагарина, сказал:

— Надо бы тут чего-то написать. А то будет приземляться, подумают люди, что это ещё один Пауэрс какой-нибудь спустился.

Замечание было резонное. История с Пауэрсом — пилотом сбитого над нашей территорией разведывательного самолёта «Локхид U-2» — была свежа в памяти.

Тут же были принесены кисточки и баночка с краской и на шлеме — не снимая его с головы Гагарина — были нарисованы красные буквы «СССР». Это был последний штрих!

— Не успеет высохнуть. Через пять минут уж пора выезжать, — забеспокоился кто-то.

— Ничего. По дороге высохнет, — сказал Карпов. — Давайте собираться.

И вот специально оборудованный — с такими же вентилируемыми креслами как в МИКе, — автобус медленно въезжает на бетонную площадку стартовой позиции. Открывается дверка, и Гагарин выходит из машины.