С четверга на среду

Музыкант Федор встретил Аллу приятельски небрежно, закрыв крышкой клавиатуру пианино. Он повернулся в её сторону и предложил чай.

– Приходил доктор? – спросил он из любопытства.

– Да, приходил, я все рассказала, как на исповеди.

– Зачем, доктору, твои признания, он не священник, и что он сказал, какие дал рекомендации.

– Хорошенько, еще раз, подумать.

– Я убью доктора!

– За что, это во-первых, а во-вторых, в нашей стране, и так хороших врачей не хватает. И в-третьих, он тут ни при чем, я так решила, что наши отношения закончились. Для меня сейчас ничего не значат твои чувства. Пойми, что твоя девочка выросла. Я ни хочу повторять киношных сценариев.

– Я тебя люблю по своему, как поэт, ты нужна мне для вдохновения, а не для поцелуев, и поцелуи, если честно, для меня ничего не значат, как и для тебя. – Федор развел руками, как дирижер симфонического оркестра. – Да, я не приспособлен к семейной жизни, и радости семейного счастья не приемлю. Это счастливое старшее поколение, прожившая с менталитетом развитого социализма, продолжает навязывать нам свои ценности, так теперь другие времена, другая музыка, другое искусство, нужно жить по новому. – Он прилег на старый диван, потом резко встал, и продолжил обвинять ее во всех перипетиях его жизни. – Я теперь не смогу свободно сочинять, и ты будешь виновата перед всем человечеством, за то, что ты, Алла Дмитриевна, во мне погубила талант музыканта.

Он взял ее за руки, как колбу с инертным газом, без вкуса, запаха и цвета, ощущая, что и его, как мензурку, заполняет какая-то пустота вечности. От взаимодействия их рук и губ, не произошло ни какой химической реакции. Их любовь-химия испарилась в воздухе без следа, даже без облачка. Она показала всем своим видом, или может быть в действительности, так и случилось, что ее любовь к музыканту исчезла в хаосе.

Алла порывисто оделась, и молча, без слов выбежала из квартиры. Федор услышал, как захлопнулась дверь квартиры, и её убегающие шаги по лестнице. Он попытался окликнуть ее, но увидел входящего дворника в подъезд, вернулся в квартиру, закрыв дверь на ключ. Он подошел к пианино, и, складывая из музыкальных отрывков, заиграл Лунную сонату Бетховена, потом Ноктюрн фа диез мажор Шопена. Дальше заиграл саксофонист из квартиры четвертого этажа, эту мелодию подхватил скрипач из квартиры одиннадцать. Мимо по переулку проходили студенты художники с мольбертами.

9

Колонный зал бывшего Дворянского собрания, ныне аудитория академической Филармонии, был празднично освещен светом огромных люстр. В субботу дирижировал Маэстро в присутствии первых важных лиц. На лестнице, в буфете, в зале везде присутствовала суета. В воздухе разносились голоса, запахи тонких одеколонов, движение людей в холле сопровождались кивками, поклонами, со снобистским ощущением каждого присутствующего, что они все опять в одном месте.

В зале был мальчик лет восьми, второго класса гимназии, из актерской семьи, и мужчина, впитавший в себя все нюансы городского этикета, объясняя, что в зале нельзя разговаривать громко, что нужно отключить телефон, и что после третьего звонка в зал не входят, и об этом он сурово внушал мальчику.

В первом отделении прозвучала в исполнении симфонического оркестра – увертюра к опере. Потом вышла к оркестру солистка со скрипкой работы самого Страдивари.

Мужчина продолжал объяснять гимназисту, что на сцене первая скрипка, его поправила консерваторская дама, что эта солистка, а первая скрипка сидит в первом ряду. После окончания первого отделения, к ней подошла ее подруга, безапелляционно заявив, что, ее дочери, эта скрипачка, то есть солистка, нисколько не понравилась, к её критическому тону присоединилась также консерваторская дама в парике. Они сошлись на том, что солистка играла безупречно, но сухо, продолжая между разговором, весь антракт аппетитно разжевывать кусочки шоколада.

Во втором отделении прозвучала пятая симфония Шостаковича. Первые лица сидели, во время исполнения симфонии не шелохнувшись, демонстрируя красивые прически и наряды, в окружении странных людей от искусства. Тщеславие гимназиста подтолкнуло его подойти к этим важным людям и поприветствовать от учащейся молодежи, он даже сделал тщеславную попытку приблизиться, но охрана не допустила мальчика к высоким особам. После этого он вернулся в свое кресло в тринадцатом ряду, и забыв обо всем, пропуская через себя звуки музыки, и особенно в части Allegretto его пальчики рук, взлетали вверх и вниз, в подражание дирижеру.

Зрители бегло переводили взгляд на тот балконный ряд, где располагались важные первые лица, и, тщеславно, снова погружаясь в ощущение общности, и значимости себя, и всех присутствующих в этом зале.

Мелодия пятой Симфонии растекалась особым диссонансом на всеобщем празднике жизни. Под дирижерской палочкой оркестра семьдесят исполнителей воспроизводили мелодию в многоголосии струнных инструментов: скрипок, виолончелей, арфы и труб, приумножая силу земных звуков вечности.