С чистого листа

— Садись где тебе удобнее, — прозвучал спокойный голос дяди.

Не тушуясь, села в ближайшее кресло. Серьезный разговор непременно должен быть, в этом я ничуть не сомневалась. И даже рада, что Савелий Андреевич не стал тянуть с ним.

Не выказывая и тени нервозности, открыто посмотрела на устроившегося в соседнем кресле дядю. Тот, казалось, изучал мое лицо.

— Ты быстро восстановилась, — утвердительно произнес мужчина. Я промолчала, не отводя глаз. — Сегодня за обедом наблюдал за тобой, — сообщил внезапно. — Раз ты уже многое знаешь, надеюсь, и остальное воспримешь адекватно, — он умолк, продолжая меня разглядывать.

— Постараюсь, — ответила максимально спокойно. Копируя собеседника, откинулась на спинку кресла.

— За прошедшие три месяца ты изменилась, Ярослава, — внезапно ставшим бархатистым голосом сообщил Савелий Андреевич. — Тамара говорит, весьма сильно. По ее мнению, не только лицом похорошела, но и рост несколько увеличился, фигура, однозначно, стала спортивнее. В этом я полностью полагаюсь на супругу, — он с силой потер двумя пальцами лоб, — она с тобой общалась часто. В отличие от меня, — хозяин дома сокрушенно вздохнул, а после добавил: — Однако даже я сейчас заметил некоторые перемены. Не во внешности, нет. Во вкусовых предпочтениях.

— Вы про вишню? — спросила и, не сдержавшись, поморщилась.

— Ты ее с детства обожала, — признался дядя. — Ела чашками.

— Разве давние привычки не могут измениться?

— Могут, — легко согласился врач. — Но у всего есть причина. В твоем случае изменений слишком уж много. И произошли они за очень, очень короткий промежуток времени, — он выразительно замолчал.

Нахмурившись, я помолчала. Затем не стала ходить вокруг да около, спросила прямо:

— Почему вы так уверены, что я и есть ваша племянница Ярослава? Вполне может статься, я — это не она, а вы просто заблуждаетесь.

Мужчина нахмурился, а затем, подавшись вперед, проникновенно сказал:

— Соглашусь, весьма логично. Ты не помнишь ни своего имени, ни прошлого, а мы хором обманываемся и твердим, что ты — это ты, — он покачал головой с непритворной печалью. — Боюсь, Ярослава, причина твоих масштабных изменений в ином.

— Думаете, я стала настолько другой из-за опытов вашего брата? — мой голос прозвучал твердо, настойчиво.

Дядя немного помедлил, а после глухо ответил:

— Иного варианта просто нет. Сколько помню Владимира, он хотел сделать артефакт, которому нет аналогов. Мечтал прославиться, — суровая складка пролегла меж кустистых бровей Савелия Андреевича. — Твой отец, Яра, утверждал, что, благодаря его артефакту, человек моментально станет красивым, вечно юным и гениальным. Причем все будет передаваться по наследству.

Я не верила своим ушам. Это же бессмыслица! Теперь понятно, почему братья не ладили. Не знаю откуда, но я четко понимала: создание такого артефакта в принципе нереально. Говоря словами Светы, бред полный.

— Гениальным и вечно юным? — переспросила с недоверием. Дядя кивнул, а я продолжила: — Но ведь мозг каждого человека уникален, как и отпечатки пальцев. Нейронную сеть просто нереально повторить. Гением можно только родиться. Это же давно известный факт. Идея о даровании вечной юности и того хлеще, — неодобрительно покачала головой. — Всё физиологические процессы разом одним-единственным артефактом навсегда вспять не повернуть. Несуразица какая-то с этой идеей, — замолчав, внезапно обнаружила, что дядя смотрит с изумлением. — Что-то не так? — поинтересовалась настороженно.

Кашлянув, он на миг прикрыл ладонью лицо. А потом, шумно выдохнув, хрипловато произнес:

— Не скрою, ты меня сейчас удивила. С каждой минутой все больше и больше думаю, что безумная идея брата не так уж и безумна.

— Престаньте, — взглянула на мужчину с укором.

Дядя вздохнул и очень мягко сказал:

— Я тебя понимаю. Самому претит мысль, что твои изменения — результат экспериментов. Но, как бы ты ни отрицала очевидное, другого варианта просто не существует, — в его глазах читалось непритворное сожаление.

— Если все так, — сглотнула ком в горле, — тогда не понимаю, почему на это согласилась. Эксперименты над человеком, а особенно такого плана, смертельно опасны. Я же запросто могла стать инвалидом или умереть! Должна быть очень веская причина. Может, чем-то ужасным болела? — поинтересовалась с затаенной надеждой.

— Нет, — дядя покачал головой, — ничего такого. Может, хотела помочь отцу достичь славы? Он ведь тебя любил. По-своему, конечно, но любил.

— Поэтому обращался со мной как с личной лабораторной крысой, которой в любой момент грозит сдохнуть? — зло скрипнула зубами. Помолчав, сухо спросила: — Когда планируются похороны?

— Завтра.

— Не хочу в этом участвовать, — добела сцепила меж собой пальцы и опустила голову.

Вероятно, я сейчас излишне резка. Все же мы говорим о родном брате дяди. И, как бы ни хотелось верить в иное, о моем собственном отце. Однако у меня, определенно, нет к родителю сейчас ни любви, ни привязанности. Даже те крохи сожаления, что имелись, после рассказа Савелия Андреевича испарились.