– Не знаю. Думаю, парень из газеты, капитан Саммерс. Знаете что-нибудь о нём?
– Почти ничего. Итак, вы направляетесь в Вашингтон, повеселитесь там. Это не противоречит вашим увольнениям, так как займёт пару дней. Они хотят видеть вас там – летите туда. Возьмите раздельные комнаты и повеселитесь. Вечерами же лекций не будет, так?
– Скорее всего, нет.
– Тогда – много часов остаётся для вина, женщин и песен, – ответил он.
– Сэр, я обручён!
– Ну, если вы не захотите, я не расскажу ей. Вы же десантник. Просто действуйте так, будто вы в тылу врага, и не попадайтесь на глаза. Чёрт, если хотите – пригласите с собой, – сказал он с ухмылкой.
Я открыл рот, чтобы возразить, а затем закрыл его. Я почти не видел Мэрилин с самого выпуска, и соки, так сказать, переполняли меня. Она летала в Силл прямо перед тем, как вернуться осенью в школу, и всё. Я не был уверен, где мы будем в следующий раз, но гостиничный номер был бы очень кстати!
– Думаете, получится?
– L'audace, l'audace, toujours l'audace*. А теперь ступайте – у меня ещё есть работа.
*Смелость, смелость, только смелость (на французском).
Я обдумал его слова. До конца дня я связался с парнем из газеты и уточнил у него некоторые подробности о нашем размещении (две раздельные комнаты в Hilton возле Dupont Circle), транспортировке (он посмотрит расписание самолётов) и Мэрилин (да, она может прийти; нет, он не хочет знать о том, что будет внутри нашей комнаты). Тем же вечером я позвонил Мэрилин и спросил её, сможет ли она быть. У неё был самый разгар семестра, но несколько дней в роскошном отеле могли изменить её решение, особенно если я оплачу билеты.
Вот таким образом, в третий понедельник февраля, сопровождённый смехом капитана Харриса и лейтенанта Бримли, проигнорированный лейтенантом Голдштейном и обсмеянный в каденции во время ежеутреннего бега, я оказался в турбовинтовом самолёте, летящем из аэропорта Поуп в Брэгге в Эндрюс в округе Колумбия, одетый в форму и вдвоём с капитаном Саммерсом. Тот уже был в процессе написания моей благодарственной речи на вручении Нобелевской премии, и мне пришлось мягко сообщить ему, что жена Альфреда Нобеля изменила ему с математиком, и в итоге Нобель ненавидел математиков, потому-то им и не дают Нобелевскую премию. Я слышал, что это несколько апокрифично, но это была версия, общеизвестная всем в математическом обществе.
Мэрилин вылетала после занятий, и добралась до Вашингтона чуть позднее меня. Ей пришлось ехать в Нью-Йорк, а затем успевать на ежечасный Восточный рейс до Колумбии. К счастью, он прилетал на Национальный, который в центре города, а не в Даллас, что на полчаса пути больше. По приземлению она должна была позвонить мне, а потом взять такси. Я встретил бы её у дверей и заплатил таксисту. Было около восьми часов вечера, когда она наконец-то прибыла, выглядя чуть потрёпанной.
Я подарил ей большой, долгий поцелуй и сказал:
– Боже, ты выглядишь просто отлично!
Глянул в зеркало в вестибюле, она провела рукой по волосам:
– Определённо нет.
– Ты голодна? Хочешь поужинать?
– Да, но не раньше, чем приведу себя в порядок. Это был самый грязный самолёт на моей памяти!
– Ты не можешь сравнивать, пока не попробуешь Herky Bird! – ответил я.
– Не знаю, что это значит, и знать не хочу. Я хочу в душ.
– Могу я предложить вам что-нибудь из номерного обслуживания? – спросил я, поигрывая бровями.
– Звучит заманчиво, но я падаю от усталости.
Я не знал, значит это «да» или «нет», так что подхватил два её чемодана (мы остановились там на три ноги, но она собрала два больших чемодала) и понёс их к лифту. В нашей комнате я снова спросил её насчёт обслуживания номеров и показал ей меню, и она выбрала небольшой стейк. Я настоял, чтобы она распаковала вещи, а затем позвонил и сделал наш заказ (два небольших стейка, средней степени прожарки, спаржа в голландским соусом и бутылка шампанского, охлаждённая). Потом я убрал спальню, положил пустые чемоданы в заднюю часть шкафа и вытащил из него то, что она могла надеть на ужин.
Когда Мэрилин вернулась, свет был должным образом приглушен. Я слышал, как вода перестала течь, но между этим моментом и её возвращением прошло 10 или 15 минут. Она вошла в спальню со скромной улыбкой и спросила:
– Полагаю, ты хотел, чтобы я надела это?
Когда я увидел, что на ней, моё сердце чуть не остановилось. Мне удалось через каталог купить пару ночных рубашек от Fredericks of Hollywood, и я упаковал их с остальным. Заметив у неё в шкафу пару белых туфель на высоких каблуках, я положил их на её кровать вместе с белым халатом, который я купил. Кружевной и совершенно прозрачный, он держался лишь с помощью пояска на талии. Она надела и его, и туфли, и нашла время и причесаться, и надеть украшения, и набрызгаться духами. От неё был бы стояк даже у евнуха!
Сглотнув, я кивнул, не доверяя голосу, который мог треснуть.
– Вау, – выдохнул я. Завращав пальцами, я попросил её повернуться, и Мэрилин медленно развернулась, демонстрируя наряд и, что более важно – то, что под ним.
– Чёрт с ним, с ужином! – сказал я, подходя ближе.