С чистого листа главы 1-99

Я знал Мэрилин. Если к полудню она соберёт машину и сможет выехать – это ещё очень повезёт. У нас была семейная шутка, что нужно всегда называть ей время на полчаса раньше срока, и тогда она будет приезжать вовремя. От Файеттвилля до Вашингтона пути было примерно на 6 часов, если только она не заблудится и не свернет в Сан-Франциско. Я надеялся, что она заметит реку Миссисипи прежде, чем пересечёт её.

Это значило, что она проведёт ночь в Hilton и увидит меня через два дня. Такой план меня радовал. Это давало мне ещё две ночи здесь, на проверки и подготовки, а затем я на стареньком C-123 Provider полечу в Эндрюс, Вашингтон, чтобы попасть в Уолтер Рид. Должно быть, она будет там раньше меня. Я лишь надеялся, что у меня будет шанс увидеть её раньше, чем они начнут работать надо мной.

Спустя два дня я был достаточно здоров, чтобы путешествовать. Чтобы не приключилось с моими почками, кажется, они приходили в норму, хотя мне и оставили отвод. Из меня вытащили немалую часть трубок, но оставили и пару капельниц, и катетер. Это был чудесный полёт. Provider летел даже громче и жёстче, чем Herc, а у моей не самой милой и игривой стюардессы была лёгкая щетина.

Уолтер Рид встретил меня полным физически осмотром. Очевидно, там считали, что только именитые врачи из Уолтер Рид способны диагностировать меня правильно. В конце концов, всем было превосходно известно, что в больнице Флота в заливе Гуантанамо до сих пор использовались пиявки! К своему удивлению, я слышал тот же комментарий от персонала Гитмо о военных госпиталях. Это продолжилось следующим утром и вплоть до обеда, и никто не мог сказать мне, прибыли ли уже Мэрилин и мой сын.

А они прибыли. В районе обеда меня вернули в постель – в моей частной палате. Частная палата была запросом от полковника Физерстоуна, потому что, сказал я, классификация или нет, но своей жене я собираюсь рассказать всё как есть. Кроме того, что я сделал с четырьмя пленными. Мэрилин никогда не поймёт и не примет этого.

В последние несколько дней я много думал об этих убийствах. По некоторым стандартам я убил их, но не по всем. Согласно Женевской Конвенции и Единому кодексу военной юстиции, мне запрещалось убивать гражданских лиц при любых обстоятельствах, кроме прямого нападения на меня и моих парней. Однако, если бы я соблюдал правила Женевской Конвенции – мне бы следовало сдаться вместе с отрядом гражданским властям и ждать помилования или освобождения. Смехотворно.

Во время военных операций я мог быть, в определённых случаях, оправдан в убийстве – если это было во имя выполнения миссии. Но это, опять же, было неприменимо. Если бы я участвовал в легитимной миссии, связанной с наркотиками, я мог бы доставить своих пленников властям для дальнейшего решения их судьбы – что, опять же, было невозможно сделать в реальности.

Или я мог пустить по пуле в каждую башку и думать, что мир будет лучше без четырёх наркош.

Однажды, когда я учился управлению, я попал на занятия по управлению персоналом и человеческими ресурсами, которые вёл парень, бывший вице-президентом АТТ, и куривший покруче Физерстоуна. В один день он совершенно неожиданно спросил:

«Кто из вас поддерживает смертную казнь? Поднимите руки, – руки подняла примерно половина, включая меня. Он кивнул и сказал нам: – Вы – люди, которые способны увольнять людей».

Затем он пояснил, что увольнять людей – почти то же, что убивать их, с точки зрения самоощущения и последствий, но руководители должны быть способны сделать это.

Я всегда задавался вопросом, почему мне нравится руководить людьми. Мой отец не верил в смертную казнь (для прожжённого республиканца это странно, как по мне) и ненавидел кем-то руководить, когда такое случилось. У меня никогда не был проблем с тем, чтобы уволить кого-то; это просто часть работы, ничего личного, просто сделай это.

Кажется, то же самое относилось и к убийству людей. Мне не нравилось это, но я должен был это сделать. Что ж – сон из-за этого я не терял и не собирался.

Любопытно, что у моей матери не было претензий к смертной казни. Порой в ней проглядывала очень твёрдая жилка. Я помню, однажды она была в числе присяжных и присудила отправить парня на смертную инъекцию. Он просидел в камере смертников 8 лет прежде, чем проект «Невинный» получил его ДНК и доказал, что он невиновен и его нужно выпустить. Что до мамы – она была обеспокоена тем, что он всё равно говнюк, а значит, его всё равно нужно было пустить в расход. Она сказала мне это, и глазом не моргнув. Мама бы не осудила меня за убийство четырёх наркош, уж это точно!

Пока меня везли в мою комнату, увидел в коридоре Мэрилин с детской коляской. Я повернулся, чтобы позвать её, но санитары двигались слишком быстро. Это не имело значения; Мэрилин тоже увидела меня. Примерно через 30 секунд она вкатила коляску в мою комнату, следуя за медсестрой; та улыбалась и не вмешивалась.

Лицо Мэрилин сияло, но по нему также катились слёзы, и она чуть не бросилась на меня.