Я позвал охранника к телефону и велел ему согласовать это с офисом. Всё было позади, и Мэрилин, вместе с Чарли и Пышкой могли возвращаться домой. Он должен был доставить их в Хиятт, но не приводить в наш дом. Я повесил трубку. Мне слишком много нужно было рассказать. Это не телефонный разговор.
Я провёл выходные в Хиятте, и половину времени я висел на телефоне с Джоном и охранной компанией. После полудня в воскресение явился один из охранников с коробками, в которых была одежда: несколько костюмов, нижнее бельё, брюки, и ещё много вещей. Он также принёс моё досье на Хэмильтона, с заключением психиатра и отчётом полиции давних лет. Он сказал, что мой дом сейчас в ужасном состоянии.
Копы перерыли всё, выискивая оружие, ножи, пушки и что-угодно, что связывало бы меня с Хэмильтоном (как будто было недостаточно того, что мы братья!) Что хуже, что перед тем, как тело унесли, люди разнесли кровь по всему дому. Ему пришлось надрать зад репортёру, который, игнорируя запреты, вломился в дом и пытался сфотографировать нижнее белье моей жены. Он вручил мне ту самую плёнку, и мы вместе уничтожили её. Теперь ещё одной задачей охранника будет отгонять любопытных.
Мэрилин прибыла в шесть вечера, и как раз подоспела к выпуску новостей, в котором звездой программы был её любимый муж. К счастью, ни у кого не было наших фото. Зато им удалось отыскать мою мать, которая без лишних сантиментов заявила, что я воплощение Сатаны, и прочие вещи в духе сумасшедшей женщины. Затем показали кадры, на которых мой отец пинает репортёра на лужайке перед своим домом в Лютервилле. Короче, было весело.
Я рассказал Мэрилин леденящую душу историю о том, как Хэмильтон собирался убить её и Чарли. Она рыдала и тряслась на моём плече. Всю ночь она проспала в моих объятиях, полностью разбитая.
Во вторник пришло сообщение от Джона: районные правоохранительные органы не собирались выдвигать мне обвинения. Они проверили и убедились, что Хэмильтон был психически больным. Они также выяснили, что его нож был куплен нашей матерью год назад в качестве подарка ему на Рождество. Кроме того, хотя у Хэмильтона был красный Ниссан, мать часто позволяла ему водить свой зелёный Бьюик. Большое спасибо, мама! Результаты аутопсии показали, что одна пуля попала ему в сердце и прошло насквозь через спину (её нашли в кухонной стене). Вторая пуля прошла через сердце, но застряла в позвоночнике. Оба выстрела были смертельными.
Мэрилин спросила меня, могла ли наша мать знать, что замышляет Хэмильтон. Я ответил, что нет. Это было через чур даже для моей матери. Хотя тот факт, что мы подняли этот вопрос, сам по себе был ужасным. Полицейские осовободили наш дом, и я сразу же позвонил в ремонтную бригаду с просьбой поменять линолеум в кухне. Мэрилин не должна была этого видеть. Я также позвонил в службу уборки.
Переполох в СМИ продолжался. Аналогия с Каином и Авелем, с подачи матери, оказалась очень удачной. В итоге она слегла с нервным срывом. Её поместили в Шеппард Пратт под наблюдение. Об этом тоже сообщали все газеты.
Боб ДеАнжелис нашел ещё проблемы. Военные штата и полиция Балтимора самозабвенно ссорились из-за меня. Военные хотели, чтобы меня осудили за убийство первой степени. (Они утверждали. что я заманил Хэмильтона в дом, затем запер в ловушке на кухне, и что это было намеренным убийством). Их не волновало, что в суде дело просто выкинут, так как для них главным было поймать преступника, а за то, что преступника отпустят, получит полиция. ДеАнжелис сказал, что это всё из-за денег. Мне от этого легче не становилось, так как они то и дело подсовывали СМИ отредактированные документы, раздувая ажиотаж.
Я сказал Джону, что согласен на единственную пресс-конференцию, но она должна проходить по нашим правилам. Он должен был привести одного газетного репортёра из Балтимора и одного местного телевизионщика. Я сделаю заявление, а затем отвечу на их вопросы, если они будут вежливыми и уместными. Но ни при каких обстоятельствах я не пущу их в дом.
Джон сделал несколько телефонных звонков. В итоге мы сошлись на одном газетчике, одной камере, но трёх телевизионщиках. В четверг утром камеру установят в конференц-зале отеля Хаятт. Так, чтобы выпуск новостей был готов к 6 вечера. В среду после обеда мы с ним сидели и делали копии разнообразных полицейских и медицинских отчетов. Я сочинял своё заявление. Мы также написали мою короткую биографию, но не упомянули Мэрилин.
На следующее утро я надел официальный костюм. К моему удивлению, Мэрилин нарядилась в симпатичное голубое платье и обула туфли на каблуках.
– Куда ты собралась? – спросил я её.
– Я пойду с тобой, – ответила мне она
– Мэрилин, мне не нравится эта идея. То, что я в дерьме не значит, что ты должна хлебать его со мной.
Она преградила мне путь. Её взгляд был тяжелым.
– Карл Бэкман, ты, видимо, всё ещё плохо меня знаешь. Я вышла за тебя замуж, в любви и горечи, все дела. Если это худшая твоя горечь, то меня не впечатлило. Я буду с тобой, как всегда, так что смирись.