С думой о России

Как всё живое, слово не собирается на конвейере, оно рождается. Здесь тоже действует закон: целое от целого. Слово – это целое. Новое слово появляется сразу целиком, а не по частям. Так, например, по свидетельству Н.Н. Страхова слово «нигилист» впервые появилось из-под пера Тургенева. Рождения этого слова ждали, но пока Тургенев не произвёл его на свет – его не было. Итак, слово появилось на свет. Теперь, как и всё живое, слово-младенец должно быть вскормлено в среде себе подобных, т. е. оно должно возрастать среди своих же единокровных слов-братьев – тогда будет его полноценное развитие. Среди слов-волков, слов-чужаков вырастет слово-маугли. Слово же должно вырасти словом, а не волчонком. Чтобы слово «достигло возраста мужа», нужны мудрые воспитатели: слово мужает в добрых, умных, высокохудожественных текстах. Полноценные слова расцветают, как цветы, на родной почве своего языка, языка не загрязнённого, не зараженного, не опустошённого.

Слово должно созреть и дать плод, плод духовный. Слово возрастает под лучами духовного солнца. В живом слове, как во всяком плоде жизни, запечатлена энергия света. Плод слова – духовное делание, устремлённое к совершенству, прекрасная жизнь, которая в идеале ведёт ко Христу!

Но жизнь слова, как и всякая жизнь, увы, трудна. Не так просто слову оставаться и быть живым: много всякого может случиться с ним на его жизненном пути. Оно может и погибнуть. Как говорил о. Павел Флоренский, трудна «передача вещей и переживаний, жгучих по силе своей реальности и потому опаляющих слово, которое берётся облечь их собою». Слово может быть трагично, как и человек, произносящий его. Оно так же страдает от ущербности, нереализуемости, изломанности.

Слово стремится к индивидуальности самосознания, доходящей до полноты целостности, до личностности.

Нам надо любить слово, радоваться ему и жалеть как живое существо!

Из пламя и света рождённое слово» (О природе в русской поэзии)

Природа русская, какое волшебство в тебе, какая сила! Как любит твои просторы, твои леса и реки, твои небо и землю конь русской поэзии. О, конь мой летучий, конь сказочный-огневой, куда ты мчишься? Али не ведаешь, какой разбой творится на Руси, и всё летишь земли не чуя. Ах, друг сердечный, ты говоришь, что не всё разбой да визг, а есть и горнии луга, ключи и леса русской поэзии. Русский стих звучит не умирая… Ну так поехали.

Синеют горы: Бештау, Машук… Что за всадник в белом картузе скачет по горной тропе? Знойное небо над головой, над далями – до самых белоснежных гор слепит глаза. Ни единого облачка. Любимый Кабардинец привёз его на полянку на склоне горы. И здесь его убили! И содрогнулась «равнодушная» природа: налетела буря, смяла кусты, всклубила пыль. И что-то тёмное нависло над Машуком, загрохотало, засверкало, засвистало: вода и ветер обрушились на участников дуэли. А на траве, под струями дождя, лежал мокрый, убитый Лермонтов. И конь его сиротливо ржал и вздрагивал от раскатов грома… Природа бурей ответила на убийство Лермонтова и сокрушенно оплакивала своего любимца, знавшего как чувствует себя «малиновая слива под тенью сладостной зелёного листка», и как «пустыня внемлет Богу,» и как «звезда с звездою говорит».

Где это видано, чтобы природа убивалась о поэте? На Руси так! Поэт и природа слышат и понимают друг друга – едино они совершают свой подвиг перед Богом. С каких же пор это повелось? О, давно, со времён Киевской Руси.

Конь мой долгогривый, помчим на Киевскую Русь! Слышишь гул конницы? Это витязи князя Игоря скачут на половцев. Но природа предостерегает князя Игоря: «Солнце ему тьмою путь заступаше; нощь стонуще ему грозою птичь убуде; свист зверин въста близ. Див кличет…»[14]