С Ермаком на Сибирь

Но, прямо и сурово глядя ей в глаза, Иван Павлович не мог не заметить, что у нее были большие и прекрасные, темной синевы глаза, под длинными черными ресницами смотревшие смело. Это были глаза мальчика, но не девушки. Изящный овал лица был покрыт загаром и нежным беловатым пухом, полные губы показывали характер и упрямство, а ноздри при разговоре раздувались и трепетали. Густые темно-каштановые волосы были убраны под отличного серого каракуля папаху, из-под которой по-мальчишески задорно вырывались красивыми завитками локоны, сверкавшие теперь при последних лучах заходящего солнца, как темная бронза. И вся она была отлично сложена, с тонкой девичьей талией, с длинными ногами с красивой формы подъемом, четко обрисованным изящным сапогом. Винтовка была тяжела для нее, но она, как мальчишка, кокетничала ею, патронташем темно-малиновой кожи и большим кривым ножом. Ей, видимо, нравилось, что на ней все настоящее, мужское: и ружье, и нож, толстые ремни, и кафтан серого тонкого сукна, и синие шаровары, чуть видные из-под него, и мужская баранья шапка. Видно было, что она больше всего боялась, чтобы ее не приняли за обыкновенную барышню-наездницу, переодетую в кавказский костюм, которых так много на кавказских и крымских курортах… И Иван Павлович это заметил.

– Да, я Токарев, Иван Павлович, – сухо сказал он, не сходя с места и не двигаясь ей навстречу. – Подъесаул Сибирского казачьего полка и начальник Кольджатского поста. Что вам угодно?

Она рассмеялась веселым смехом, показав при этом два ряда прекрасных белых зубов.

– Я так и знала, – воскликнула она, – что вы меня так примете.

– Простите, но я не имею чести вас знать.

– Вернее, вы должны были бы сказать: «Я не узнаю вас, я не могу вас припомнить».

Нахальство этой женщины взорвало Токарева, и он настойчиво сказал:

– Нет, я не знаю вас.

– А между тем, – с какой-то грустью в голосе проговорила приезжая, – я вам довожусь даже родственницей. Помните Феодосию Николаевну Полякову, сумасшедшую Фанни, с которой вы играли мальчиком на зимовнике ее отца и вашего троюродного брата в Задонской степи? Я, значит, вам племянницей довожусь.

Лицо Ивана Павловича от этого открытия еще больше омрачилось.

«Родственница, племянница, да еще с целой двуколкой домашнего скарба; да что же она думает здесь делать», – с раздражением подумал он и протянул ей руку. Она пожала ее сильным мужским пожатием.

– Вижу, что не рады, – сказала Фанни.

– Но, Феодосия Николаевна… – начал было Иван Павлович. Она прервала его:

– Никаких «но», Иван Павлович. И очень прошу вас называть меня Фанни, как вы и называли меня когда-то, и признать факт свершившимся. Я буду здесь жить…

– Но позвольте…

– Так сложились обстоятельства. Сюда направил меня, умирая, мой отец.

– Как, разве Николай Федорович умер?

– Полгода тому назад. Наш зимовник отобрали. Имущество я продала. Я приехала сюда с деньгами и буду жить самостоятельно. Мне от вас ничего не нужно.

– Но, Феодосия Николаевна…

– Фанни, – прервала она его.

– Но, Феодосия…

– Фанни! – еще строже крикнула девушка, и глаза ее метнули молнии.

– Как же вы будете жить здесь, чем и для чего?

– Вам этикетка нужна?

Она издевалась над ним, хотя он был лет на десять старше ее.

– Да, этикетка. И она нужна не для меня, а для вас.

– Какие у вас, у всех мужчин, всегда подлые мысли и зоологические понятия.

– Но, Феодосия Николаевна…

– Фанни! – уже с сердцем воскликнула девушка. – Я знаю ваше «но». Что скажет свет? А если бы приехала не молодая девушка, не ваша племянница…

– Троюродная. Седьмая вода на киселе, – вставил Иван Павлович.

– Пусть так. Это к делу не относится. Так, если бы приехала не племянница, а племянник, я полагаю, вы были бы даже рады. Он помогал бы вам в вашей работе.

– Он тогда должен был бы быть офицером. Да и то на Кольджате положен один офицер.

– Пускай так, но вы ищете золото и охотитесь.

– И вы хотите, что ли, искать золото и охотиться? – насмешливо спросил Иван Павлович.

– Что же тут смешного?

– Простите, Феодосия Николаевна.

– Фанни, – гневно крикнула она, но он не рискнул так ее назвать, да, пожалуй, и не хотел, боясь, что это невольно установит ту интимную близость, которой он так боялся.

– Долг гостеприимства обязывает меня принять вас. Милости просим. Казаков я устрою. А ваши вещи… Я думаю, до выяснения ваших намерений их можно будет оставить в двуколке.

– Очень любезно с вашей стороны. Но вы напрасно так беспокоитесь. У меня в вещах есть отличная английская палатка, мой калмык – потому что он со мной, кроме казаков вашего полка, которых мне против моей воли навязал ваш бригадный генерал, – ее мне расставит. Скажите, вон та горная речушка и есть граница России и Китая?

– Да.

– Значит, по ту сторону, в ста шагах отсюда, китайская земля?

– Совершенно верно.

– Я думаю, что его величество китайский богдыхан ничего не будет иметь против, если Фанни Полякова воспользуется его гостеприимством?