С Ермаком на Сибирь

— Да поправилось с той добычи царское войско, — сказал Исаков. — А вот уже и октоврий — листопад подходит. Живи, брат, с оглядкой. Пошли холодные утренники. Потемнел, побурел, оголился арский лес. Татарам-то в домах хорошо. Видно, как по утрам у них столбами из труб валит белый дым, а нам в холщевых шатрах люто приходит. Вот в ту пору и решено было повести подкоп под стены казанские и взорвать самую большую их башню. Заготовили пушкари 48 бочек пудовых пороха.

— Стоял я тогда в одном шатре с князем Курбским. Был у нас совет, как лучше устроить подкоп. В шатре в на столе был разложен чертеж Казанской крепости и были собраны все полковые воеводы. Вдруг в шатер просунулась голова сторожевого жильца, и к князю: «Князь, тебя атаман казачий видеть желает». — «Проси», — сказал князь. Вошел Ермак. Был он тогда, Федя, как ты моложавый. Роста среднего, коренастый, крепкий. Пухлые алые губы, черные большие глаза. Скинул шапку, в пояс поклонился.

— На добром совете!

— Садись, атаман. Что присоветуешь? — ласково сказал ему Курбский и указал место на лавке.

— Слыхал я, князь, — начал Ермак. Говорил он негромко, но как-то голос его весь шатер наполнил.

— Слыхал я, что ты, князь, сорок восемь пудов пороха заготовил и тем порохом хочешь стены Казанские и башню взорвать?

И усмехнулся.

— Так что же? — сказал князь. — Мало что ли по-твоему?

— Ты, князь, тем порохом только разве мало-мало тряхнешь стены… Только шума наделаешь. Татарок в теремах переполошишь.

— Да что ты, атаман!

— Верное мое слово… Я еще от отца, да от деда слыхал… Им ли не знать! К Трапезонту, да под самый град Константинополь ходили… Воинское дело знали хорошо.

Ермак замолчал. И мы как-то примолкли. Нарушил веру в наши силы атаман. Внес пагубное сомнете в сердца.

Ермак точно в мыслях наших прочел.

— Ты вот что, князь… Ты так подкоп подведи, чтобы, где бочки с порохом, под их пороховую казну поставить. Тогда взорвется наш порох и от того огня подорвет все их запасы. Вот тогда будет дело. Царицы Сумбеки башня наибольшая, гляди, как бы и та не свалилась.

— А почем же мы узнаем, где пороховая казна у них хоронится?

— Обожди три дня — скажу.

— Дожидаться, правду сказать, нам не хотелось, а сомнение-таки зародилось. А кто усомнится в победе — тот уже не победит. Решили мы на совете подождать, что скажет через три дня атаман. Как-то сумел он нам внушить в себя веру. Ну, да и то: — мы молоды — и он молод, — и во всех нас была такая дружеская вера друг в друга.

Вот, значит, и прошли эти три дня. Вечерело. По станам зажигали костры. Засветили свечи по шатрам, и стали они просвечивать. Я сидел у князя Андрея Михайловича! Вдруг шум у шатра. Толпа казаков ведет каких-то двух оборванцев, старых, нищих татар. Есаул подошел к князю и говорит:

— Князь, из Казани перебежало два старых татарина. Желают непременно тебя видеть.

Казаки расступились. Из их толпы вышли татары. Они сложили руки, приложили ладонь ко лбу, потом к сердцу — значит — худого не бойся, — что в мыслях, то и на сердце и преклонили колени.

— Ассала-малейкум! — Седые усы свесились вниз к углам губ. Седая жидкая бороденка, желтый, морщинистый, грязный лоб. Едва ли не прокаженный.

Я схватил князя за руку.

— Князь, — говорю ему, — не пускай его в свой шатер. Мало ли что нанесет тебе — проказу, чуму? Разве не бывало таких случаев?

— Пустое, — говорит князь. — Волков бояться — в лес не ходить. — Малейкум-ассала, — и махнул рукою татарину, чтобы тот следовал за ним.

Вошли мы в шатер. Татарин задернул полу шатра, провел руками по лицу… И — навождение! Борода, усы в руках остались. Вынул из-за пазухи полотенце, обтер лицо: перед нами Ермак. В углах рта дрожит задорная, гордая ухмылка.

— Ермак!

— Я, князь!

— Да, как же ты?..

— Три дня, князь, нищим татарином ходил по Казани. Все узнал.

Ермак подошел к столу, раскинул чертеж, пододвинул ставцы со свечами и долго рассматривал, изучая, чертеж. Потом протянул толстый короткий, почернелый палец и показал: «Вот здесь у них хранилище пороховой казны. Сюда и надо довести подкоп. А когда будет у вас все готово, зажги две ровных свечи воску яраго и одну поставь у себя в шатре, с другою пошли в подкоп. Пусть поставят ту свечу в бочку с порохом. Как догорит свеча у тебя в шатре, так догорит и свеча в подкопе и упадет пламя фитиля на порох. И взлетят и стены Казанские и та, самая большая их башня… Тогда, с Богом! На приступ!»

Вот он какой был Ермак!

Федя, с волнением слушавший рассказ Исакова, схватился за голову, вскочил со скамьи, прошелся по горнице и, став против Исакова, задыхаясь, выкрикнул:

— Дальше?.. Дальше-то как!?.. Ах!.. Ермак!.. Ермак!..

VIII Штурм Казани